Ольга Резниченко - Глупые игры... в Любовь
Да, вампиры и полукровки существовали уже тогда. Но без Конфессий и поклонений… тому или иному Божеству.
Одиночки, лишь изредка объединенные под чьим-то началом, началом Древних, — вот истинное лицо былого устоя.
Велись войны, постоянные, вечные рати, без разбора… Делились территории, люди (как снедь и прислуга), среди бессмертных — сторонники, как поддержка моральная и физическая. Вой-на.
Эйзем стоял в стороне, пока однажды кто-то, кем-то, было не придумано, измышлено, что этот монастырь — в будущем огромная угроза для единоличной власти бессмертных — рьяные преследователи человеколюбия и смиренности не поддержат деспотические начала Древних.
Разгромлен, уничтожен, стерт с лица земли
(лишь немногие остались — из двухсот тысяч — не больше десятка).
Доминик тоже выжил…
Но это уже был не тот Бельетони, что раньше. Нет. Обиженный, отчаянный, разгневанный, потерявший связь с добром…. он стал убивать.
Не разбирался уже, кто виноват. Не искал ни зачинщиков, ни бунтарей, ни идеологов.
Убивал. Убивал всех вампиров и полукровок без разбора. Не раз жертвами ставали и простые, невинные люди. Убивал — высасывал кровь… (забирая способности); становился сильнее.
Если бы не Искья, кто его знает, что бы за чудовище вышло из Бельетони.
Обет Ордена Вампиров, обет строгих правил, полного повиновения, подчинения; приоритет справедливости над чувствами и желаниями — вот цена договора, за которым вурдалаки могли укрыться от безумия Доминико Роберто Джованни.
Сила Божества Искьи (или, как некоторые считают, самой Виттории) — внушительная гарантия, что всех, кто ослушается основного Закона, — казнят.
Эйзем, от имени полукровок, и в свою очередь тоже дал клятву
… этому демону. Ведь уже тогда, хоть еще и состоял в одной упряжке с нами, Доминико, но был давно уже… чужим и неподвластным.
Бельетони согласился на такой уклад.
Но не долго счастье было.
Что-то, где-то…. опять туда-сюда…. - и перешли дорогу Доминику.
Да понеслась кровавая…
Все, кто был вне Конфессий, — погибали,
как личинки на солнце.
Эйзем и Бельетони перестали быть совместимыми. Окончательно.
Отрекся (правда, кто от кого — не известно)
Отдельное звено.
Единоличный сударь со скипетром судьи. Попытка у Фемиды отобрать весы.
Прошло полтора века, прежде чем Бельетони снова пришел в себя, и не нашел силы… прощать.
Успокоился.
И я простила. Простила, взяв с Доминика обещание — держаться и не убивать хотя бы… без весомой на то причины.
А на днях, на днях он снова убил. Нарушив все клятвы.
(… похолодело, поледенело внутри меня; волной ужаса обдало лицо, словно прыснули жидким азотом; замерла, не дыша — УБИЛ)
— Неужели, он снова решил воевать? — неожиданно отозвалась Виттория, — И сколько раз такое безумие на него будет находить — а мы будем прощать?
— Не знаю, — печально вздохнула, скривилась Кларисса, неуверенно пожала плечами. — Он обещал. Обещал…. н-но, видимо, такие… не меняются.
— Да чертов он демон. Напился крови больных рассудков — и давно уже утратил себя. Помутнел разум — да и только, — злобно прорычал отец.
— Я ничего другого и не ожидал. — Нервно хмыкнул Асканио. — Убивший раз — еще не раз преступит черту смерти. Ведь так… проще. Бах — и нет.
— Я понимаю, убить бессмертного. Но человека? Зачем его убил?
— Из-за меня.
(немая пауза; изумленные лица уставились на меня)
Этот… ч-человек, парень…. когда-то меня… с-сильно обидел. Вот…
— ОБИДЕЛ? — завопила Кларисса. — Девочка моя, ОН ИСТЯЗАЛ хуже чертовой инквизиции… бедного молодого человека семь часов к ряду, прежде чем тот, все же не выдержав адской боли, скончался. ОН ВЫНЯЛ из него душу и вывернул наизнанку. А ты говоришь из-за того, что тебя ОБИДЕЛ?
(внутри все занемело; глаза невольно округлились до боли; не могла даже слюну, застрявший ком ужаса, проглотить)
молчу.
— Вопрос сейчас в другом, — (спасая меня от самоудушения) прозвучали эти слова, слова Колони. — Зачем он напоил ее своею кровью? Чтобы защитить? Не смешите. Доминико не думает о других. Лишь свои амбиции превозносит. Жозефина, — (развернулась ко мне), — он пил твою кровь?
(испуганно отвела взгляд; по-идиотски молчу)
— Прошу, ответь. Это — очень важно. И не нужно врать.
(тяжело сглотнула; прости, прости, Асканио; знаю, тебе больно)
— Да.
— Черт! — нервно дернулся Матуа. — Так и знал. Этот ублюдок точно что-то замыслил.
— Может, ему надоели Ордены? А почему бы и нет? Захотел единоличной власти. По-моему, он давно к этому идет, — (вполне спокойно изрек Аско), — и почему бы… не через Жозефину, та, которая так дорога Искье, не начать эту войну. Кровь в нем — и теперь отыскать малую… будет слишком просто. Везде и всегда.
(болезненная тишина)
— Я ее увезу на остров, — вдруг отозвалась Виттория, — Туда он, пока я там, никак не заберется. Слишком сильная моя связь с землей. Каждая песчинка, и даже воздух с солнцем там мне подчиняется. Сунется — убью, раз плюнуть.
— Хорошо, — торопливо подтвердила Кларисса. — Увозите. Н-но.
— Знаю, — любезно продолжила Колони, — вы нам не помощники. Верно, у вас есть шанс… замирить это дело, либо все же убить Доминика, потом, если мы проиграем.
Убить? УБИТЬ?
Вы… Вы… ВЫ ЧЕГО? Как убить?
Моего Доминика…
(поледенело все внутри)
Не смейте!
Мне все равно,
… что там было у вас с ним раньше.
Для меня Доминик… другой.
Ублюдки.
Убить, убить решили!
А с ним… и МЕНЯ УБЕЙТЕ, если на то… пошло!
(… в моей голове поплыли кораблики,
мутнело,
терялась,
едва… отпечатывался в сознании смысл услышанных слов)
— Вы знаете, где он сейчас?
— На Аетфе вчера видели…
— Жозефина, собирай вещи. Через час у часовни ждем.
Глава Двадцать Седьмая
— Будет утро, тогда и поедем. Чего среди ночи? Вас тут целая плеяда. Ничего не случиться. Перебудем одну ночь. А я спать хочу! Не поеду…
* * *Но вместо ночной рубашки уже живо натягиваю на себя футболку, джинсы, кофту, куртку…
Отыскиваю денежные заначки…
Мышей выскочить за ворота, чтобы никто не заметил.
