Ольга Резниченко - Глупые игры... в Любовь
Но держу, держу еще хвост пистолетом!
Е-ха!
Глава Двадцать Первая
И вот очередной "трудодень" закончился.
Занятия на Эйземе больше напоминали ознакомление с "древними учениями", чем тот процесс познания, к которому я привыкла в школе или на Искье.
Академия друидов, мать их, не иначе.
Браво, что еще укрощению стихий не учат.
Отписанные часы в теплице закончились. Вчера последний раз была…
(последний? бррр… вы плохо знаете Жо; это Аско мог прощать, а тут еще, видимо, не раз влечу — и быть мне постоянным рабочим на "грядочках").
Торопливыми шажками в подвальчик, да так, чтобы никто не спалил: не охота выдавать тайное место.
Ужин (их дурная похлебка) пусть идет пропадом. Сегодня я буду упиваться тишиной и одиночеством.
Шарк-шарк-шарк. Еще один поворот, по темному коридору на ощупь — и родные ступеньки.
Стоп. Что это?
Тихий, робкий женский смех.
Нежный, ласковый бархат мужского…, родного, голоса.
Замерла. Замерла в оцепенении.
Боюсь пошевелиться.
Словно последняя мазохиста, внимаю каждому звуку. "Его" звуку. Едва дышу.
Жду.
… жду, но что? ЧТО Я ЖДУ?
Вдруг невнятный стук. Доля секунды — и Доминик уже стоял подле меня.
Неожиданно, беззвучно… из ниоткуда.
Глаза в глаза.
Застыла в ужасе (очи округлились, а легкие забыли дышать).
— И снова ты.
(тяжело сглотнула; молчу; испуганно, часто моргаю глазами)
Вдруг обнял за талию. Резко толкнул — и облокотил на стену (попытка отвлечь внимание?… мимо нас мышей проскочила какая-то девушка — я невольно провела ее взглядом и снова уткнулась ему в глаза).
— И что ты здесь искала?
(глубокий вдох; набралась храбрости)
— Уж явно не тебя.
— А мне кажется, что совсем наоборот. Только и ходишь за мной по пятам.
Нервно хмыкнула.
— Размечтался. Кому ты такой нужен?
— Тебе, — вполне серьезно выдал мне в лицо.
Вдруг прижался, нагло, дерзко, похабно притиснулся всем своим телом, грубо вдавив в стену.
(глупо, но все еще пытаюсь держать маску надменности, равнодушия, смеяться в лицо)
— И даже в кошмарном сне… такое счастье ненужно.
— Неужели? — его рука скользнула с талии вверх, бесстыдно проплыв по моей груди.
На мгновение замер, сжав до легкой боли, а затем продолжил движение (а я пытаюсь сдержаться, не дрожать, не выдавать свои чувства) — резкий рывок и сорвал нижнее покрывало вимпла, оголяя шею и грудь.
(дурное волнение, взрываясь в частом дыхании, шальном биении сердца, легкой дрожи, все же выдавало меня сполна)
Приблизился губами… вплотную, так чтобы слова обжигали дыханием кожу. Так, чтобы сильнее, нахальнее… заставлять меня дрожать.
— Я же чувствую, вижу, слышу… Ты — хочешь меня. Хочешь…
… Признайся.
Едкая надменная ухмылка (а сама едва не ною от жажды)
— Никогда.
— Признайся… — жарко, пошло прошептал мне на ухо, едва не касаясь губами. Едва не целуя; дразня, ДРАЗЯ и сводя с ума.
(нервно дернулась, попытка вырваться, но удержал)
Вдруг отстранился, ровно настолько, чтобы видеть мое лицо. Глаза в глаза. Ликующая улыбка плясала на его губах, предвещая недоброе.
— Признайся, птичка, и нам обоим будет приятно, — игриво вздернул бровкой, — гарантирую.
Ядовито рассмеялась в ответ (право, это были остатки сил, последняя желчь — я таяла в его объятиях, как лед на солнце).
— Малой ты слишком, чтобы быть в себе настолько уверенным. Тебе до моего Асканио… еще ой как далеко.
— Малой? — вдруг едко захихикал (и на мгновение отвел глаза). — К твоему сведению, сладкая, я старше твоего Аско почти на три века. Так что… кто еще кому в папеньки годиться.
(невольно рассмеялась)
— Так это ты — старый хрыч, выходит?
— Ах, ста-арый уже? — Улыбнулся в ответ. — Значит, то малой, то старый? Тебе не угодишь.
(странно было замечать такие перемены: казалось, будто мы никогда и не ссорились)
— Не угодишь, — игриво скривилась и, закатив глазки под лоб, загадочно закачала головой.
(а счастье, тупое, дурное счастье разливалось эйфорией в душе и теле, смывая прежние обиды)
— Так, может, проверим? — и вдруг резко дернул на себя, не двузначно намекая на близость.
— А, может, ты лапки свои уберешь?
(ведь нельзя, нельзя поддаваться влечению!!)
Неожиданно ступил шаг назад, повелительно, без права на сопротивление, обернул к себе спиной и снова вдавил в стену.
Я едва успела (инстинктивно) выставить руки, чтобы лицом не плюхнуться об камень.
Пошло прокатился руками по талии, спускаясь к бедрам.
— Пусти, — уже без ноток юмора прорычала я.
Не слушал. Еще сильнее прижимался, а руками блудил по телу.
— И где же твой пыл? Где сомнения? — вдруг задрал, нырнул под платье и ухватился уже за голую талию и снова притиснул к себе.
— Отвали, Доминик!
— Не рычи… — (глупые шуточки).
Нервно дернулась в попытке локтем засадить в грудь, но тот увернулся.
— Ох, а мне это нравится!
— Пусти!!
И снова рывок (видимо, тот намеревался что-то свое вычудить, а потому на меня не среагировал — невольно пошатнулись вбок). Попытка руками ухватиться за ступеньки и на четвереньках сбежать — тщетно. Оба завалились на лестницу.
— Не уйдешь, — игриво зарычал и обхватил поудобнее, дабы не улизнула.
— Пусти!
Вдруг грубо, больно дернул на себя и тут же разорвал на мне белье.
— ПУСТИ!!!!!!!!!! — отчаянно завопила я, предчувствуя, что не справиться. И снова рывок, и снова дергаюсь, вырываюсь, отбиваюсь. Глупые, тщетные попытки укусить до дикой боли, дабы разжал хватку.
Покрепче обняв за талию, приподнял и тут же перевернул к себе лицом. В миг раздвинул ноги и протиснулся между ними, заставляя меня себя обнять.
— ПУСТИ, БЕЛЬЕТОНИ! ПУСТИ!
Я НЕ ХОЧУ!
ПУСТИ!
МОЛЮ!!!
— Не сопротивляйся, — впился похотливым поцелуем в шею, медленно спускаясь к груди (насколько позволял вырез платья).
— ПУСТИ-И!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — жалобно запищала я, с последних сил, уже захлебываясь слезами.
А в голове…
поплыли кораблики.
Обрывки фраз. Калейдоскопы ПРОШЛОГО.
ТУПОЕ ДЕЖА ВЮ.
М а — н ю.
Поцелуи доныне любимого ВНОВЬ превращаются в АД.
