Ольга Резниченко - Глупые игры... в Любовь
— А-а… — вдруг захохотал Маню, но едва воздух попал в легкие — как дикий, хриплый, лающий кашель перебил всю радость. И снова сплюнул… багровую жидкость на пол. — Маленькая шлюшка.
Нервно хмыкнул Доминик в ответ и затянулся дымом сигареты.
Уткнув локти в колени (и невольно перекрестив руки перед собой), выжидающе уставился в глаза.
Медленно (смакуя) выпустил из себя дым.
— Что она тебе понарассказывала?
(вот и попытка оправдаться; недолго, сладкая, заставляла себя ждать)
Но Палач молчит. Выжидает.
— Она сама меня хотела. Сама расставила ноги, а потом, вдруг, оказалось, что это я ее заставил, — (отхаркнулся кровью). — Спроси любого — подтвердят.
И вновь затянул Доминик дым сигареты вместо ответа.
Тягучее молчание.
— Да сука, она, эта Жозефина. Тягается со всеми, а потом…
— Знаешь, — вдруг перебил отчаянную тираду Бельетони, — я бы мог вырвать тебе язык. Прямо сейчас. Мгновенно, что даже сам момент не почувствуешь…, -
(затих, замер Маню, едва дыша), -
Но тогда ты очень быстро скончаешься от массивной потери крови. А это… в мои планы не входит. Мог бы, — (вдруг резкое движение, рука подалась вперед), — Выпалить тебе глаз… этим бычком, — (и тут же потушил сигарету об лоб — дикий, жалкий, отчаянный крик; парень отдернулся в сторону; невольно перекосился и завалился набок), — Но не буду. Опять-таки… твои обмороки и болевые шоки — меня не вдохновляют.
Вдруг встал и медленно, растяжисто прошелся вдоль комнатки (подвального помещения).
— ТЫ — ЧОКНУТЫЙ! — отчаянно завопил Мануэль, едва не захлебываясь собственными слезами.
Захохотал. Жестоко. Холодно.
Бесчеловечно.
— Обычно, мне давали определение "кровожадный демон", "бездушный псих", "адский живодер". Но чокнутый? — (немного помолчал), — А знаешь, мне нравиться. Эх, какие красивые слова пошли! Да уж, за последние двадцать лет… я много чего пропустил.
(молчал, молчал Маню, испуганно вслушиваясь в больные слова своего ката)
— Так что, — вдруг Бельетони подошел ближе. Милая, "добрая", ласкова улыбка. — На чем остановимся? Как хочешь УМЕРЕТЬ?
(молчание; тяжелое, частое сопение)
— А знаешь, как в старину… убивали… домашний скот?
(схватил за чуб и приподнял голову, дабы взглядом встретиться с жертвой)
— сначала перерезают артерию, — (демонстративно провел пальцем по шее), — но это — не в нашем случае; мы поищем сосудик поменьше, ведь если нет — тогда ты быстро умрешь! Обидно? правда?
(молчит Маню)
— затем, — (вдруг продолжил Доминик, так и не дождавшись поддержки), — подвешивают за ноги — и…
Глава Двадцать Третья
(Жо)
Допилась до кондиции…
Уснула прямо в подвале.
Не знаю, прошел час, два-три, но явно пора валить отсюда.
В голове еще дурман. Вертолеты вовсю летают.
Лишь бы проскочить к себе в комнату незамеченной.
А там — умоюсь холодной водой и в постель. Теплую, мягкую постель.
* * *Медленные, едва внятные шаги. Жадно цепляясь за стенку, выползла из подвальных коридоров на первый этаж.
Черт! Черт! ЧЕРТ! На улице уже давно светло.
Сейчас либо утро, либо давно скатилось солнце к полудню.
Серые тучи не дают видеть истину — приходиться гадать.
Нервно дыша, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, пошла (повиляла) дальше.
— Ах, вот где ты! — как выстрел в спину… прозвучали слова Морены.
Черт.
Резкий (насколько это возможно в моем состоянии) разворот.
Пытаюсь корчить умный вид, изображать собранность и трезвость.
— Где ты была весь день?
— ДЕНЬ? — (и какого лешего я так ору; испуганно прикрыла рукой рот)
— Да ты…, - резкие шаги встречу, — ты… ПЬЯНАЯ!
— Я? — (испуганно замотала головой). — Нет.
— Фу, — гадко скривилась, — пьянь малолетняя. МАРШ в ДУШ! Ох, и видон у тебя! — и злобно толкнула меня в сторону лестницы, — МАРШ! И не думай, что все это — сойдет тебе с рук!
Я, молча, подчинилась и, собравшись с остатками сил, поплелась в заданном направлении.
(молча — потому что желание завалиться в постель было нА-амного сильнее, чем воевать за ущемленную гордость)
— Через час жду внизу! — вдруг завизжала, закричала мне де Голь вслед.
Черт. Все-таки стоило ей дать в голову за наглость и унижения (но возвращаться… не рискну: браво, что не убилась, пока заползала на второй этаж).
* * *Не знаю, но, по-моему, горячий душ… меня только еще больше одурманил.
Все вертелось-кружилось, как сумасшедшее. И это после того, как я проспала там весь день?
Да уж. Ну, ну.
Вдруг распахнулась дверь душевой — попытка (моя) навести фокус (понять, что за звук; что происходит).
Нервно дернулась, сжалась, прикрывая свое тело.
— ЧЕРТ! ДОМНИК! Я же… голая! Какого… — только и успела прокричать.
Приблизился. Резко, властно подхватил меня себе на руки и притиснул к стене.
Невольно обняла ногами за пояс… и прижалась к его голой груди.
(но штаны, чертов ремень его штанов больно врЕзался в кожу)
Глаза в глаза. Нервно, шумно дышу.
— Доминик. Т-ты… т-ты чего?
Доля секунды (или это было не так молниеносно, как для моего тормозящего рассудка) — прижался, впился поцелуем в шею. Резкая боль — и в кожу, в мою плоть… вошли клыки.
Нервно дернулась — но слишком крепко удерживал.
Буквально мгновение — и в голове совсем все помутнело.
Но в сознании. Еще в сознании.
Тихой, тонкой, больной струйкой стал врываться в меня эйфорический приход.
Чувствовала, чувствовала, как сосет, выдавливает, вытягивает из меня кровь. КРОВЬ.
Но… отчего-то… это было… приятно.
Безумие. Дурное, гадкое, сладкое, безумие разрывало меня изнутри.
Хотелось…. хотелось еще, еще. ЕЩЕ! Ни предела, ни меры, ни конца.
Ненасытно выгнулась, выгнулась в дугу, притискиваясь всем телом к нему, чтобы чувствовать каждой клеточкой,
каждой точечкой слиться….
… обвилась руками вокруг его шеи и еще сильнее прижала к себе.
Жадные, больные, ярко огненно-золотистые звездочки полоумно выплясывали перед глазами, сверкая, извиваясь на беспроглядно черном полотне.
Удовольствие. ДИКОЕ, ЖИВОТНОЕ, НЕОБУЗДАННОЕ удовольствие.
