Карен Монинг - В огненном плену
Призраки моих предков разгуливают по коридорам замка в благословенные вечера праздничных дней Бельтайна и Самайна, когда время истончено, а реальность почти условна. Призраки моих предков, воплощавших долг, верность и честь.
Мы Келтары.
Мы сражаемся за правое дело. Мы защищаем и почитаем.
Мы не сдаемся.
Когда Алая Карга вновь вырывает мои внутренности и боль пылает во мне пожаром, выжигая все, кроме мучения, плоть моя в огне и агонии, каждый нерв кричит; когда внутренности снова вырывают из моего тела, я отчаянно пытаюсь выжить, несмотря на то, что тело отчаянно хочет умереть. Потому что всякий раз, когда я умираю и мое сознание ускользает, — я теряю свои горы. Прикованный к скалистому утесу на высоте тысячи футов над адским гротом, я глубоко дышу, чтобы почувствовать аромат вереска; я бегу быстрее, чтобы ощутить пружинистую весеннюю траву и мох под ногами. Я собираю розы, прогуливаясь между кустов, и, чтоб его, какой колючий этот чертополох!
Я прыгаю в ледяное озеро, выныриваю на поверхность и стряхиваю воду с волос. Я запрокидываю голову и смеюсь, когда Колин ныряет рядом со мной, всего в нескольких дюймах, захлестнув меня волной.
Подо мной, во мне есть пропасть, темная и уютная, и совершенно безумная. Утонув в ней, я буду свободен от пыток.
Но я Келтар.
Я не сдамся.
Глава 5
Мы строим, чтобы снова все разрушить[7].
Мак
— Что ты им сказал? — изумленно спрашиваю я, расхаживая по ковру перед газовым камином в зоне отдыха «Книг и сувениров Бэрронса», который на самом деле «Книги и сувениры МАК», — но мое имя на вручную написанной вывеске не было бы таким же престижным. Я развернулась и зашагала в обратную сторону. После того что случилось днем, мои нервы на пределе. Я не могу с собой справиться. Не сейчас.
Бэрронс на меня смотрит. Я ощущаю этот взгляд, как клинок между лопатками, он почти материален, даже если я стою к Иерихону спиной.
— Ваши каблуки портят мой ковер. А он стóит восемьдесят тысяч долларов.
Я говорю:
— Тебе нравятся мои каблуки. А деньги больше не имеют значения. К тому же я хотя бы не прожигаю в ковре дыр.
Чует ли он запах крови, исходящий от моих рук? Нюх Бэрронса атавистически острый. Добравшись до дома, я целый час провела в душе. Чистила под ногтями жесткой щеткой, пока не потекла кровь. И все же я чувствую себя грязной, замаранной.
Я до сих пор вижу руку Хранителя, вижу серебряное обручальное кольцо на его пальце, с гравировкой бесконечных кельтских узлов — символом вечной клятвы.
Я нашла его кошелек. Мне известно его имя.
Я буду выкрикивать его в кошмарах и шептать в молитвах. У Мика О’Лири остались жена, маленькая дочка и новорожденный сын.
— Более мудрая женщина не стала бы напоминать мне о том времени. Я до сих пор зол из-за этого.
Ночь, когда Фиона пыталась убить меня, впустив в магазин Теней и выключив свет, была, как мне теперь кажется, давным-давно. Мне пришлось зажигать и ронять спички на один из персидских ковров шестнадцатого века — в отчаянной попытке выжить. И учитывая то, как я себя сейчас чувствую, Бэрронсу еще повезло, что я не прожигаю его магазин насквозь. Новости, которые он мне сообщил, просто неприемлемы, и у меня осталось пятнадцать минут на то, чтобы освободить помещение до начала события. Бэрронс почти сказал: «Я решил рассмотреть вас под микроскопом в присутствии тех, кто способен определить, что с вами не так, и вдобавок перед двумя Принцами Невидимых, которые превратили вас в при-йа. Так что поживей, ковбой!»
— Я здесь не останусь, — говорю я. — В этой каше ты будешь вариться сам, парень.
Парень. Бэрронс смотрит на меня, и я вспоминаю, что именно так назвала его, когда он появился в «Кларин-хаусе», заполнив собой мой маленький номер с крошечной кроватью, недоступным из-за очередей общим душем в конце коридора и четырьмя погнутыми вешалками в шкафу. Моему чемодану, набитому тщательно подобранной красивой одеждой и аксессуарами, не было места ни в шкафу, ни в городе. Я размышляю о том, что сталось с этой одеждой. Я давным-давно ее не видела.
Тогда Бэрронс среагировал на мое саркастическое обращение примерно так же.
Мало кто может назвать Бэрронса иначе, нежели «господином», и выжить, чтобы поведать об этом.
В его темных глазах мерцает насмешка.
«Осторожнее, мисс Лейн. Пол, по которому вы шагаете, надежен лишь настолько, насколько вы его уважаете».
Пол. Меня внезапно посещает странное видение, которое никак не связано с «Синсар Дабх»: я падаю на паркетный пол снятого в ту ночь номера, успеваю подставить ладони, перекатываюсь и ударяюсь затылком, сильно, но мне плевать. Я что-то делаю… что-то, что полностью меня захватывает. Я хмурюсь. Что? Смотрю на фотографию Алины? Читаю книгу по истории Ирландии? Складываю одежду? Не припомню, чтобы в той маленькой тесной комнате у меня был достойный выбор занятий.
Как я упала? Почему? И почему продолжаю думать о том дне?
Я ловлю обрывок ощущений, эмоций, связанных со случаем, который никак не могу отыскать в памяти. Возбуждение. Свобода. Радость. Стыд. Сожаление.
Прежде это настолько встревожило бы меня, что я начала бы рыться в памяти, но в данный момент у меня есть более срочные и важные дела.
Я стряхиваю это ощущение и падаю на мягкий диван, мрачно глядя на Иерихона через комнату.
— Бэрронс, ты, похоже, забыл о моей маленькой проблеме. Я прячусь от всех тех, кого ты сюда пригласил. Прячусь уже несколько месяцев. — О Принцах я даже не упоминаю. То, что он разрешил им явиться в мой книжный магазин, оскорбляет меня до такой степени, что я не в силах выразить это словами. — На кой тебе вообще сдалось это собрание? И почему оно должно произойти именно тут?
Бэрронс полосует меня жестким взглядом. «Вот так убегает Мак. Вот так умирает Мак».
— Ты пытаешься меня разозлить?! — рычу я.
Он взглядом изображает эквивалент зевка. Только Бэрронс способен провернуть такой фокус и сохранить при этом угрожающий вид.
«Не то чтобы мне приходилось учитывать серьезные последствия. Вы не убьете даже скорпиона, сидящего на вашей заднице».
Я изучаю свои ногти. Под одним из них запеклась капля крови. Не знаю чья, Мика О’Лири или моя, появившаяся от слишком сильного трения щеткой. Бэрронс ошибается по поводу последствий. Я смотрю на него.
— Ты не представляешь, с чем я имею дело.
«С чудовищем внутри?» — издевается он.
— Твой зверь другой. — Я продолжаю говорить вслух, отказываясь вступать в бессловесную беседу.
