Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

Он учит меня лепить из глины миски, кружки и тарелки, его руки и кисти измазаны таким количеством глины, что в конце концов она попадает на меня.

Мы двигаемся вместе под лучами серебристого света, в моей груди растет ядовитое семя страха. Словно каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый шепот дыхания на моей коже приближает нас на шаг к неизвестному концу.

― Я была для тебя кем-то, ― шепчу я. ― Кем-то важным.

― Верно.

― Пока?

Это слово ― как удар ножом, своего рода атакующее движение, которое происходит до того, как мой разум успевает понять изменение обстановки, или по-настоящему осознать таящуюся опасность.

― Ты связала себя узами брака с другим мужчиной, ― так же быстро отвечает Каан, и мои легкие опустошаются с судорожным выдохом, а щеки бледнеют. Я безуспешно пытаюсь придать этой болезненной реальности форму, достаточно логичную, чтобы ее можно было принять.

Этот кусочек головоломки кажется неровным и неправильным.

Неподходящим. Часть, которую придется вбить на место.

― Ты хочешь знать, с кем?

― Нет, ― говорю я, опуская взгляд на скользящие движения октимара, существо собирает карты. Перемешивает их.

За прошедшие фазы я с теплотой познакомилась с той версией нас, которая существовала в доме в джунглях, неизвестно сколько времени назад. С Кааном.

С Кааном Вейгором нельзя просто снять напряжение, а потом забыть о нем и двинуться дальше. Ты сдираешь с себя кожу и открываешь мужчине свои ребра. Ты прячешь его где-то глубоко и надежно, отбиваешься от других оружием, выкованным из секретов, достаточно острых, чтобы резать, а затем погибаешь, прижимая эти секреты к груди.

Я ни за что не отказалась бы от него… добровольно. И на эту загадку есть только один ответ.

У Эллюин были тайны, такие же болезненные, как и мои собственные.

Но тайны заслужили свое название не просто так, они часто окутаны иллюзорной завесой, потому что на них больно смотреть.

Каан не почувствовал моих эмоций, когда мы были вместе в том месте, но я почувствовала. И я почти уверена, что мои утраченные воспоминания ― это скрытое благословение. Секреты Эллюин причинят боль.

У меня нет ни малейшего желания откупоривать эту бутылку и обрекать себя глотать яд, который в ней, несомненно, содержится, пусть даже на мгновение.

― После всего этого, ― говорю я, поднимая взгляд, ― ты все равно спас мне жизнь.

― Да.

― Дважды.

Улыбка касается правого уголка его рта, отчего у меня сжимается сердце.

― Трудно отказать себе в удовольствии подарить отрубленную голову мужчины, который заставил тебя истекать кровью.

Я открываю рот и закрываю его. Мои следующие слова с трудом вырываются из пересохшего горла.

― Я не понимаю, почему ты до сих пор смотришь на меня так, будто хочешь меня.

Воцаряется тишина, напряжение нарастает, его глаза горят как угли, когда он наконец произносит:

― Рейв, ты можешь разорвать меня на части, и я все равно буду чертовски любить тебя.

Весь воздух вырывается из моих легких.

Любовь…

Это слово ― тихая смерть, которая ускользает, даже не успев прошептать «прощай» ― резкий толчок в вечное одиночество, от которого я никогда не смогу освободиться.

― Такое расточительство для твоего большого, прекрасного сердца, ― шепчу я, и его глаза вспыхивают.

Я разрываю наш зрительный контакт и смотрю вниз, на карты, которые октимар перетасовывает. Каан издает глубокий рокочущий звук, и, клянусь, весь мир вокруг меня содрогается.

Творцы…

Кажется, я неверно поняла смысл записки, маски и платья. Думаю, он вовсе не собирался притворяться. Скорее всего, он попросил меня прийти сюда в надежде возродить то, что было между нами в прошлом, ― когда мы любили друг друга, ― в надежде, что под внешней оболочкой скрывается все та же женщина.

Но это не так. Там нет ничего, кроме выжженного камня, разбитого сердца и миллиона причин, по которым я не могу этого сделать.

Но, возможно…

Возможно, это волшебное прощание, которых заслуживают Эллюин и Каан, еще можно спасти?

― Есть два варианта. ― Я делаю знак октимару раздать карты.

Взгляд Каана следит за скользящими движениями существа, а затем впивается в меня еще одним пристальным взглядом, обещающим все, чего бы я не захотела.

И все, чего я не хочу.

― Какие?

― Я ухожу прямо сейчас с этой кучей золота, ― говорю я, оглядывая свою внушительную добычу, ― и нанимаю молтенмау в твоем вольере на обозримое будущее.

― Чтобы отправиться охотиться на того, кто превратил твою спину в фарш?

― Помимо всего прочего, ― цежу я сквозь стиснутые зубы.

Он сидит абсолютно неподвижно и изучает меня с такой интенсивностью, словно пытается найти ответы в блеске моих глаз.

― Или?

― Мы играем. ― Я жестом указываю на разложенные перед нами карты ― они уже сданы. ― Твоя ставка.

Каан переводит взгляд с меня на октимара, на карты, а затем придвигает свой стул ближе. Я выгибаю бровь, когда он протягивает левую ладонь октимару.

Я следую его примеру, протягивая правую.

Не сводя с меня взгляда, Каан говорит:

― Если я выиграю, ты ответишь на три моих вопроса. Правдиво.

Я открываю рот, слова застревают на языке, когда кончик щупальца октимара прочерчивает по моей ладони, а горячий пульс обещания проникает в кровь и отпечатывается на костях.

Ублюдок.

Октимар заканчивает, и мои секреты скручиваются в животе клубком червей.

Я прочищаю горло, сжимая покалывающую руку в кулак.

― И если выиграю я, мы притворимся, что это мы жили в том месте, которое, как я подозреваю, ты построил для нас, но только до следующего восхода Авроры. После чего ты будешь должен исполнить одно-единственное желание.

В его глазах мелькает замешательство, пока октимар чертит по его ладони. ― Что произойдет после восхода Авроры?

― Неважно.

― Что. Произойдет?

Я вздыхаю, беру со стола свои карты и начинаю их раскладывать, не отрывая взгляда от ярких изображений.

― Я попрошу чтеца разума убрать тебя из моей головы. Вернусь к реальности. Это желание ― мера предосторожности.

Мне нужна возможность остановить все это. То, что я смогу использовать в случае необходимости. Возможно, он сочтет это жестоким, но я отказываюсь рисковать его благополучием. А любить меня?

Это чертово желание смерти.

Я сдвигаю хьюлинга влево, энту вправо, молчание тянется так долго, что я бросаю взгляд на Каана поверх веера карт.

Он наблюдает за мной, его взгляд такой пристальный, что у меня почти перехватывает дыхание, хотя я этого не показываю.

― Что? ― спрашиваю я, наклоняя голову в сторону. ― Ты потеряла кого-то… Мое сердце замирает.

Рот открывается. Закрывается. Открывается снова. Когда у меня не получается собрать все свои беспорядочные мысли, чтобы бросить ему что-то в ответ, я швыряю веер на стол лицевой стороной вниз и встаю, направляясь к выходу.

К черту все это.

К черту его.

К черту.

Что-то длинное и плотное сжимается вокруг моего горла. Лишая меня способности дышать или говорить.

Я пытаюсь просунуть пальцы под петлю и освободиться, но ничего не получается, кровь приливает к голове и грозит залить мои вытаращенные глаза.

Я открываю рот и падаю на колени, туман взмывает вверх, словно когти.

На меня падает тень, и я вижу Каана, приседающего передо мной. Опираясь руками на согнутые колени, он склоняет голову набок.

― Ты не можешь уйти, Рейв. ― Его палец поднимает мой подбородок так, что я вынуждена встретиться с его пылающим взглядом. ― Мы будем сидеть за столом, пока игра не закончится.

Я смотрю на октимара, который теперь вытянулся во весь свой невообразимый рост, и его сморщенные губы растянулись, обнажая сотни острых зубов. Больших и маленьких. Длинных и обрубленных.

Каан помогает мне подняться, а затем подталкивает к креслу. Только когда моя рука опускается на его спинку, существо освобождает меня, и дыхание с шумом врывается в мои легкие.