Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

― Сядь, ― рычит Каан с другой стороны стола.

Я сглатываю, потирая ноющее горло, смотрю на него и вижу в его глазах огонь, который напоминает мне вихрь драконьего пламени, клубящийся в основании горла Райгана.

Допив остатки Дыхания мунплюма тремя большими глотками, я ставлю бокал обратно на стол, прочищаю горло и повинуюсь, точно зная, о чем спросит Каан, если выиграет.

Что я натворила?

ГЛАВА 74

Я бросаю кости, выпадает четверка, и я решаю взять двадцатую карту из левого верхнего угла ― сохраняя невозмутимое выражение лица, когда мой взгляд скользит по смоксу. Черное клубящееся пятно, которое может превратиться в любое существо, немедленно унаследовав его сильные стороны.

И его слабости.

Рискованная карта, которая не может представлять собой существо, сыгранное в финальном раунде, иначе она сразу же становится недействительной, а игра проигранной. Проблема в том, что к концу все лучшие карты, как правило, уже сыграны, и он становится бесполезным.

Пустая трата места, когда в руках может быть что-то действительно ценное.

Я вытягиваю флоти из своего веера и кладу его на освободившееся место.

― Знаешь, ― говорит Каан, пока бросает кости, берет свою карту из расклада и меняет на одну из своего веера, ― я научил свою сестру играть в эту игру.

― Хорошо играет? ― спрашиваю я, бросая кости.

― Отлично.

Я поджимаю губы, беру карту, смотрю на нее. Возвращаю на место.

― Лучше, чем ты?

― Ни разу меня не обыграла, ― бормочет он, бросая кости.

Я закатываю глаза.

― Как самоуверенно с твоей стороны.

― Я просто надеюсь, Лунный свет. Всегда надеюсь.

Я вопросительно вскидываю бровь.

― Если только ты не играла в Скрипи со Слатрой, пока парила в небе, у меня есть по крайней мере эон форы. ― Он пожимает плечами. ― Я молюсь Творцам, чтобы это дало мне преимущество, необходимое для победы.

Я убиваю его взглядом, пока он поднимает еще одну карту, меняет что-то местами, и его черты словно каменеют, когда он пронзает меня испепеляющим взглядом.

― Твоя очередь.

Верно.

Прочистив горло, я беру кубики в руку и бросаю их на стол, меняя огнёвку на молтенмау.

Он открывает карту, но вместо того, чтобы взять ее с доски, он швыряет на стол вуто, и его мохнатая мордочка смотрит на меня с перевернутой карты.

Черт.

Я улыбаюсь ему, раздвигая свой веер и протягивая руку через стол, чтобы обеспечить легкий доступ к любой карте, которую он решит забрать.

Не сводя с меня пристального взгляда, он вытягивает молтенмау, и я скрежещу зубами так громко, что он наверняка это слышит.

― Прошу прощения, ― говорит он, даже не взглянув на мощную карту в своей руке, и, продолжая удерживать мой взгляд, вставляет ее в свой веер.

― Мне не нужны твои извинения. ― Я бросаю кости, и мое настроение сразу улучшается, когда я открываю мунплюма. ― Я точно не стану извиняться, если выиграю у тебя.

Он снова бросает кости, поднимает карту и меняет ее на другую.

― А чтец разума? Ты извинишься за это?

Прочистив горло, я собираю кости в стаканчик и встряхиваю его. Он поднимает глаза, встречается со мной взглядом и произносит:

― Скрипи.

Кости отлетают в сторону, подпрыгивая на доске.

― Уже?

Молчание.

Внутренне я стону, кладу своего нилакла, которого он бьет колком. Он ходит своим молтенмау, заставляя меня скинуть мунплюма.

― Ой, ― говорит он, и по моему лицу расплывается кислая улыбка.

Я отдаю болотную ведьму, которую он бьет бархатным троггом. Стиснув зубы, я разыгрываю своего хьюлинга ― мою последнюю сильную карту, раз уж он так чертовски быстро закончил игру.

Проходит несколько мгновений, прежде чем он медленно ― почти нежно ― кладет на него думквила, фактически отдавая мне этот раунд.

Я поднимаю глаза и ловлю его взгляд.

Задерживаю его.

Задерживаю дыхание.

― Если я снова теряю тебя, мне нужно знать, почему, ― просит он, его хриплые слова больше наполнены сожалением, чем принятием.

Я нахмуриваю брови, когда он достает из веера еще одну карту и кладет ее на последнее место.

Я отрываю от него взгляд и смотрю вниз.

Мое сердце ухает в пятки так быстро, что меня почти тошнит.

Он кладет остальные карты на стол лицевой стороной вниз и откидывается в кресле, скрестив руки.

Я прерывисто вздыхаю, рассматривая клыкастую морду ревущего саберсайта, шар красного пламени горит в задней части его горла ― единственная карта, которая может побить его, уже лежит на доске.

Мой мунплюм.

― Хорошо сыграно, ― говорю я.

Он склоняет голову.

Я постукиваю пальцем по своим картам, опуская взгляд на оставшиеся, наполняю легкие, прежде чем вытащить смокса и накрыть саберсайта.

Мгновение тишины, затем:

― Что это?

― Клещ.

Смокс начинает кружиться, затем превращается в маленького круглого жука…

Глаза Каана темнеют, наваливается тяжесть, словно на нас только что обрушилась гравитация.

― Твой саберсайт взбесился, ― шепчу я. ― Теперь он мертв. Не в силах даже расправить крылья и взмыть в небо, чтобы найти там покой со своими предками.

Из его осколка вытекает весь цвет, словно саберсайт только что погиб у нас на глазах.

Тишина.

Обещание, начертанное на моей ладони, вырывается на свободу, высвобождая меня из своих тисков.

Каан делает глубокий вдох через нос, выдыхая медленнее, чем заходящая Аврора.

― Впечатляет, ― говорит он, едва шевеля губами.

― Спасибо.

Еще один миг молчания отягощает пространство между нами, его глаза темной тенью застыли на финальной сцене.

Я прочищаю горло, наполняя легкие воздухом, который с шумом выпускаю.

― Итак… где я могу оставить свое золото, чтобы мы могли насладиться фестивалем, не таская его с собой?

Каан моргает, делая еще один глубокий вдох. Он поднимает голову, избегая моего взгляда.

― У выхода меня ждет охрана. Я пришлю их, чтобы они забрали золото, отнесли в безопасное место и подготовили к твоему отъезду.

Я киваю, еще больше трепета вспыхивает в моей груди при мысли о том, чем может обернуться этот цикл.

Все возможно.

Мы воплотим эту фантазию в жизнь, и затем я смогу вернуться к своему одинокому существованию, зная, что он в безопасности от проклятия, которое, кажется, преследует меня, как невидимая коса, истребляя всех, к кому я привязываюсь.

― Мне нужно будет вернуть Пироку золото, которое я одолжила… ― Я прослежу, чтобы это было сделано.

Слова звучат так резко, что задевают за живое.

В его глазах такая твердость, какой я никогда раньше не видела. Холод.

Отстраненность.

― Итак, ― говорит он, и холодок пробегает по моей спине, когда его верхняя губа оскаливается, демонстрируя клыки. ― Мне перегнуть тебя через стол? ― Он наклоняет голову в сторону. ― Трахнуть тебя прямо здесь, чтобы мы могли покончить с этим? Или ты хочешь немного потянуть время? Я опускаю глаза.

Он не понимает…

Если бы я хотела потрахаться, то нашла бы кого-нибудь без багажа, чтобы снять напряжение.

Несколько похотливых взглядов здесь, прикосновение там. Я могла бы в мгновение ока заполучить какого-нибудь безликого мужчину в темном углу, который раздвинул бы нити моей юбки и дал бы мне то, что мне нужно, без необходимости расставаться, когда наши судьбы переплетены.

Дело не в… этом.

Все, чего я хочу от этого сна, ― это позволить себе любить. Или хотя бы попытаться.

Для него.

Для меня.

Пусть я не та, кого он потерял, но я могу подарить ему прощание, которое, по моему мнению, он не получил, но, несомненно, заслуживает. Я могу притвориться, что мое сердце мягкое, теплое и уязвимое. Что я достойна всего того, что воплощает в себе этот потрясающий мужчина, хотя камень в моем нутре подсказывает мне, что это не так. Что Каан Вейгор слишком хорош для меня во всех отношениях, формах и проявлениях.