Джан Макдэниел - Подарок
— Почему же ты раньше не сказала мне об этом?
— Знаешь, Ярдли, когда я узнала, что бабушка посылала тебя украсть у него эту форму, мне стало неловко. Из-за чего весь сыр-бор? Из-за старой изношенной формы? Мне просто не хотелось смущать тебя еще больше, тебе ведь и так было не по себе. Тем более, что у вас с Саймоном завязались какие-то отношения, вот я и решила, что вы сами разберетесь, что к чему. Я надеялась, что все выяснится и все будут счастливы. Но, видно, не так все просто.
Мими осела на кушетку.
— Твой дед сказал мне, что вещь украдена, — с усилием выговорила она, обращаясь к Ярдли.
— У него не было никаких оснований, чтобы говорить тебе такие вещи, — ответила Селина.
С ужасом Ярдли увидела, с какой ненавистью посмотрела Мими на Селину. Но и поведение Селины слишком жестоко. Почему бы ей не позволить Мими сохранить свое лицо? Зачем все выпаливать в лоб? В конце концов, раз Мими уверена, что форма украдена, то, возможно, она действительно знает это со слов Джеррида, которого теперь не спросишь, почему он ей так сказал. Селина могла бы сдержаться и не бросать в лицо бабушке обвинение во лжи.
Ярдли вдруг отчетливо поняла: даже если вещь не украдена и Мими все знала, она просто не могла сознаться в этом. Иначе как бы она оправдалась в том, что послала любимую внучку кражей вернуть якобы украденное? Очевидно, она не могла предпринять ничего другого, чтобы хоть как-то защитить имя и дело человека, которого всегда любила.
Пока Ярдли мысленно обосновывала и тем самым оправдывала поступок Мими, Селина стояла против старой женщины, вперив в нее прямой и честный взгляд. Да, как выяснилось, она гораздо проницательнее и честнее, чем о ней в этом доме думали. Но действует очень жестоко!..
Напряженное молчание прервал звонок в дверь. Селина сразу же пошла открывать.
— Это, наверное, Бо. Мими, надеюсь, ты не возражаешь, что я его пригласила?
Из аэропорта Саймон поехал прямо к особняку Киттриджей. Результатами своей поездки и проведенных встреч он был весьма доволен. Сбывались самые невероятные мечты. Если и дальше все будет складываться так же удачно, он осуществит свой план и, возможно, примется за второй.
Но он понимал, каким уязвимым делает его успех. Когда он начинал, ему, кроме гордости, терять было нечего. Теперь, с повышением ставок, увеличился и риск больших потерь. Ирония заключалась в том, что он привлек к себе внимание общественности благодаря бесчестному поступку Уилбера Киттриджа, отца Джеррида, человека, который обманул его прадеда. Люди заметили и оценили его только из-за статуэтки сельской девушки. Если бы Уилбер заплатил в свое время деду Саймона за произведение, Саймону не пришлось бы сейчас затрачивать столько усилий, чтобы восстановить справедливость. Он занялся бы созданием собственных статуэток. Но что теперь говорить, месяцы трудов позади, и он получает вознаграждение.
И все же впервые за долгое время, насколько он мог вспомнить, он испытывал дикое раздражение, даже гнев, причем гнев этот не был направлен на кого-то конкретного… Впрочем, не на себя ли?.. Всю неделю он не переставал думать о Ярдли и тосковал о ней просто люто. Она так глубоко проникла в его сознание, так сильно затронула его чувства, что это заставляло его страдать. Признание в любви было как удаление застарелой занозы. Только после болезненной процедуры можно надеяться, что последует выздоровление.
Не признайся она первой, он никогда не нашел бы в себе храбрости сказать ей о своей любви. Возможно, и себе не смог бы признаться в этом. Но она осмелилась любить его, хотя здравый смысл должен был подсказать ей бежать от него как можно дальше. Ярдли оказалась человеком, способным, рискуя потерять многое, совершить поступок.
Она дала Саймону больше, чем он мог надеяться. И он хотел дать ей все, чего она пожелает. Дом, детей, пусть даже участвует, если уж ей так хочется, в идиотских заседаниях Учительско-родительской ассоциации. В перчаточном отделении машины у него лежало сейчас кольцо с аметистом и бриллиантом, которое он разыскал в Лос-Анджелесе. У него ведь не было фамильных драгоценностей, переходящих от поколения к поколению, чтобы подарить нареченной. В бедных семьях не всегда есть возможность купить даже сносное обручальное кольцо, и ничего, конечно, не сохранилось из того, что символизировало бы распавшийся брак его родителей.
Кольцо было современной выделки, потому что почти все, чем владел Саймон, он вкладывал в дело. Однако кольцо было сделано под старину и исполнено в классическом стиле, ибо Саймон знал, что Ярдли чтит традиции.
В дороге он все пытался найти подходящие слова, чтобы сделать ей предложение. Ничто, казалось бы, в их отношениях не предвещало такого оборота событий. Разве он думал об этом, когда схватил ее при попытке незаконно проникнуть в его дом, вынудил пойти с ним на бал, и даже потом, когда они сотворили любовь в песчаной ловушке поля для гольфа?
Теперь он будет говорить с ней так, как она того заслуживает, он заверит ее, что всю свою жизнь положит на то, чтобы она была счастлива. Ох, если бы они могли уехать из Киттриджа хотя бы на несколько часов!
Повернув к особняку, Саймон удивился, увидев ярко освещенные окна дома и стаю машин в саду. Кто-то, видно, затеял прием. Мими, конечно. Он остановился и выключил мотор. То, что его не приглашали на этот прием, его не остановило, он обязательно должен сегодня увидеть Ярдли.
Поднявшись по лестнице, Саймон позвонил. Дверь вскоре открылась, и он с разочарованием увидел перед собой Селину. А он так надеялся вытащить свою возлюбленную из этого дома и прямо здесь, на балюстраде, сделать ей предложение. Но нет, перед ним стоит Селина, причем она весьма отличается от той простушки, что он видел прежде, и одежда ее, и прическа, все говорило за то, что эта женщина, если понадобится, способна явиться и в высшем обществе.
— Саймон? Вам, я вижу, не по себе? — холодно спросила она. — Проходите. Вы успели как раз к десерту. Снимайте плащ и вешайте сюда.
Пока он перед зеркалом приводил в порядок свои волосы, она приблизилась к нему и шепнула чуть не в самое ухо.
— Мими хлебнула глоток-другой вина, так что от нее можно ждать чего угодно. Поостерегитесь.
И вот, изобразив на лице любезную улыбку, Селина взяла его под руку и ввела в гостиную, где представила всем, сидящим за столом. Саймон проходил процедуру вежливых рукопожатий, доброжелательных кивков и благопристойных приветствий, но все его внимание было устремлено на Ярдли, сидевшую в дальнем конце длинного стола. Волосы ее были подобраны вверх, локоны хитроумно закреплял на затылке золотой шнурок, концы которого эффектно сплетались с несколькими, как бы случайно выбившимися, прядями. Ее головка, убранная таким образом, выглядела невероятно изящно, продуманная небрежность придавала очертаниям лица невыразимое очарование. Платье, крепящееся на тонких блестящих бретельках, оставляло открытыми плечи, спадая вниз мелкими складками, которые прекрасно очерчивали всю ее фигурку, но не настолько очевидно, чтобы не таить под собой некой загадочности. А цвет ткани высветлял ее глаза, делая взгляд каким-то невероятно таинственным.
