Шейла Дайан - Пляжное чтиво
— Как я мог оказаться таким наивным? — спросил Джефри, прерывая молчание.
— "Наивным"?! В чем?
Вот тогда он и рассказал мне о деньгах: о пятидесяти долларах, которые Марджори одолжила, чтобы оплатить телефонный счет, и двухстах долларах, которые она одолжила, чтобы заплатить водопроводчику, и тысяче ста долларах, чтобы заплатить налоги, и так далее и тому подобное, общей суммой три с половиной тысячи долларов за последние одиннадцать месяцев.
— А ведь предполагается, что я знаток человеческих душ, — сказал он.
— Джефри, мы верим в то, во что хотим верить, — сказала я, испуганная тем, во что была не в состоянии поверить.
Меня охватила паника, когда он наклонился поцеловать, так как я не могла сделать ничего, кроме как позволить ему это. Удивительно, но его поцелуй оказался теплым, успокаивающим, нетребовательным. Так что когда после поцелуя он снова пригласил меня на ужин, я согласилась…
— Так почему все-таки психиатр идет с нами? — спросил Шел, появившись в моей квартире в половине седьмого.
— Шел, его зовут Джефри.
— Так почему же все-таки?
— А почему ты так раздражен? Мне казалось, ты хочешь, чтобы я чаще выходила в свет.
— Я не раздражен. Я просто спросил, почему он ужинает с нами. Больше ничего.
— Вот именно. Открой дверь. Вероятно, это Джефри, — сказала я, складывая последние выстиранные вещи Шела в его сумку.
Буря кончилась, и мы предпочли прогулку по променаду поездке на микроавтобусе. В конце концов ресторан Барни находился всего в полутора милях от Башни.
— Ты собираешься идти пешком? — воскликнул Шел, когда мы повернули к променаду, и пояснил, обращаясь к Джефри: — В городе мама обычно берет такси до автобусной остановки на углу.
Я почему-то решила, что необходимо выступить в свою защиту.
— Я не настолько плоха.
— Ты хуже, — сказал Шел.
— Эй, вспомни! Это я стираю твое белье и набиваю твой голодный живот! Как насчет капельки уважения? — возмутилась я, чувствуя нечто большее за его обычным подтруниванием.
— Именно для этого и созданы матери, коротышка, — ответил Шел, потрепав меня по голове.
Я видела, как его попытки оставаться равнодушным перешли в грубость, но не могла понять причину.
Променад перед Олбани-авеню — там, где главные улицы сходятся вокруг монумента в двух кварталах от пляжа, — узок и тих. Идя между Шелом и Джефри, я вспоминала, как в детстве ходила на пирс со своими кузенами. Вокруг Аскот Плейс было очень тихо, и фонари не могли разогнать темноту. Справа был пляж, слева — огромные старые дома, пустые пространства песка и густых камышей. Теперь между старыми домами поднимались прекрасно освещенные двадцатиэтажные здания.
Но настоящий шум и гам начинался за Олбани-авеню. Когда-то на променад выходили отели и магазины с витринами, полными хрусталя и золота, фарфора и модной одежды, галереи с игральными автоматами, фотоателье и заведениями гадалок, кафе, кондитерские.
Сегодня же я видела толпы, снующие между ярко освещенными отелями-казино, занявшими место старых гостиниц и дорогих магазинов.
В ресторане Барни Шел ел с аппетитом, но был необычайно тих. Как только Джефри заплатил, Шел ушел, холодно поблагодарив его и ни слова не сказав мне. Я попыталась извиниться перед Джефри за поведение Шела, надеясь, что он поймет.
— Вы сегодня уже второй раз извиняетесь за поведение сына.
— Второй…
— Помните автоответчик?.. днем?
Я улыбнулась и кивнула.
— Чудесный мальчик, Алисон.
— Он был груб, Джефри.
— Ему восемнадцать лет. И он ревнует.
— "Ревнует"? — удивилась я.
— Боюсь, что посягнул на время, которое он хотел провести с вами, и поэтому он расстроился.
— Но это невозможно! Мы с Шелом прекрасно понимаем друг друга.
— Может, вы и правы. Но подростки непредсказуемы. Они часто видят все не так, как их рассудительные родители.
И я задумалась о несоответствии между реальностью Шела и своей, и, как рассудительная, самодовольно решила, что вижу истинный мир.
—… Алисон? — голос Джефри вторгся в мои воспоминания.
— Извините, Джефри. Что вы сказали?
— Я ничего не сказал. Просто интересно, о чем вы задумались.
— О Шеле. Когда он был маленьким.
— Они имеют привычку вырастать, стоит нам отвернуться.
— Мне не хочется говорить об этом.
— И раз уж мы вспомнили о маленьких мальчиках, маленький мальчик во мне мечтает о сливочном мороженом с фруктами и шоколадом.
— Звучит аппетитно, — сказала я, стряхивая ностальгию. — В следующем квартале, сразу за мадам Зора.
— А может, сначала узнаем свою судьбу?
Подпав под чары променада — единственного места в моем мире, где есть такое мороженое и можно узнать судьбу по ладони, я согласилась, и мы вошли в дверь под вывеской: "Мадам Зора — предсказательница и советчица".
Крупная женщина в крестьянской блузе и юбке, стоявшая справа от входа, указала на меня.
— Только вы, — сказала она и прошла в одну из двух занавешенных кабинок в глубине маленькой комнаты.
Усевшись за столик напротив нее, я заметила карты.
— Вы пользуетесь картами? — спросила я.
— Для вас никаких карт. Карты бывают опасны, — ответила она, беря мою правую руку в свою.
Вдруг мне захотелось оказаться где-нибудь подальше от нее.
— Не бойтесь, — понимающе сказала женщина. — У вас хорошая рука. Вы умны, заботливы, чувствительны, хороший друг, и у вас хорошая интуиция.
Она взглянула мне в глаза.
— Через две недели, или два месяца, или два года вы выйдете замуж… за человека, который заботится о людях… за врача.
Я улыбнулась, подумав, можно ли считать психиатра врачом.
— В вашей жизни есть дверь. Один мужчина выходит, а другой входит. И еще одна дверь. Она заперта… и у вас есть тайна. Вы посмотрите в зеркало и вспомните.
Мне показалось, что она набросила на мои плечи тяжелую кольчугу. Я вопросительно посмотрела на нее, но она отпустила мою руку.
— Теперь мужчина, — сказала она.
Джефри на несколько минут исчез за занавесом, затем появился в сопровождении мадам Зора. Он взял меня под руку, и мы вышли на променад, а мадам Зора крикнула нам вслед:
— Мадам, сновидения — зеркала наших душ!
— О чем она говорила? — спросил Джефри в кафе-мороженом.
— Я не совсем уверена. Но она сказала что-то о том, что я вспомню какую-то тайну, глядя в зеркало. А что она сказала вам?
Джефри заказал две порции шоколадного мороженого с фруктами, орехами и взбитыми сливками.
— Она сказала, что я добрый и умный, и заботливый. И она сказала, что я скоро женюсь.
