Джоанна Бак - Дочь Лебедя
— Но он — единственный мужчина у меня, я люблю только его, — запротестовала я.
— Ты, надеюсь, не сказала ему этого, ведь правда? Иначе ты дура! Ты можешь говорить приятные вещи мужчине, только тогда, когда занимаешься с ним любовью, как будто ты потеряла голову от страсти. Но потом никогда не повторять сказанного. Ты не должна говорить ему, что ты любишь только его.
— Но я его люблю, — сказала я. Я поняла, что сделала ошибку, когда при прощании шептала ему на ухо: «Я тебя люблю, Феликс!»
— Нет, нет и нет! — повторяла Сильви. — Пусть он ни в чем не будет уверен. И никогда ни на чем не настаивай. Они это ненавидят, им кажется, что тем самым ты подталкиваешь его к женитьбе.
— Но я не собираюсь выходить замуж, — заметила я.
Я также не сказала ей, что я — Элиза Редфорд. Если она когда-нибудь встретится с ним, он не сможет ей ничего рассказать обо мне. Если он покинет меня, то это будет Элиза Редфорд, вот кого он унизит, но не меня! Боже, благослови Элизу! Она стала моей единственной защитой.
Сильви провела несколько неприятных недель с Марком в отеле в Девиле. Он там постоянно играл в покер со своими друзьями. Ей позволялось следить за игрой. Я подумала, что идиотская стратегия пожинает такие же идиотские плоды. Она отгадала мои мысли.
— То, что у меня с Марком, ты же понимаешь, это совсем не страсть, не то, что ты чувствуешь.
В следующий раз она сказала:
— Марка так легко вычислить…
Это было тогда, когда я ей рассказала, что ждала целых три вечера звонка Феликса, его прихода.
Я рассказала ей о шоколадках, которые он дарил мне.
— Как романтично, — заметила Сильви. Я показала на цепочку у нее на шее, с нее свисало маленькое круглое золотое сердечко.
— Марк дарит тебе настоящие подарки. — Я ненавидела золото, но, возможно, если бы Феликс подарил бы мне что-то из золота, я бы думала по-другому.
Марк арендовал дом в Портофино на время Пасхи. Сильви показала мне фотографии дома, которые Марк получил от агента по недвижимости. Он стоял на вершине скалы, с балконами, дом в виде трубы. Я ждала, может, меня пригласят.
— Сколько там спален? — небрежно спросила я.
— О, шесть или семь, полно, — сказала Сильви. — Почему бы тебе и твоему мужчине-загадке не приехать и не провести с нами недельку?
Я представила себе Феликса и меня на поезде или в самолете.
— Как вы собираетесь туда добираться?
— Мне кажется, что Марк нанимает машину от Милана, а потом на самолете.
Прошел март, и начался апрель, и она так и не пригласила меня. В этом году была поздняя Пасха.
— Это не мой дом, — сказала она как-то. — Ты должна понять.
Когда я не могла спрашивать Розу или Сильви, я могла спросить свой внутренний голос. Правда, чтобы его вызвать, мне приходилось быть заранее очень дисциплинированной. Когда мне сильно хотелось чего-нибудь, когда я лежала на полу комнаты вся похолодевшая, потому что Феликс не приходил и не звонил, когда у меня горело лицо, потому что он был холоден со мной по телефону, я никогда не слышала внутреннего голоса. Только в редкие моменты, когда я, довольная, шла по улице, или когда была так занята на студии, что и не думала о Феликсе, тогда неожиданно приходил голос, спокойный, приятного тембра. Он мог сказать: «Сейчас же иди домой!», или же: «Он позвонит тебе сегодня вечером». Голос никогда не ошибался. Он был как зигзагообразный путь в моей жизни, невидимый, но тем не менее на который можно было положиться.
Я начала работать и с другими фотографами. Люк нанял меня на два дня, когда Делаборд принимал целебные ванны вместе со своей бывшей женой. Это была небольшая работа, но все дело было в том, что Люк начал подписывать свои работы и мог мне платить. Я даже почувствовала, что мы подросли и стали стоящими людьми. Мы смеялись по поводу мании Делаборда. Нас слушали модели и тоже смеялись. Как-то я снимала косметику в гримерной, и вдруг вошел Делаборд.
— Итак, ты работаешь потихоньку от меня? — сказал он.
— Вы сами говорили, что я могу работать с другими фотографами, — ответила я ему.
— С другими — да, но с бывшим моим помощником — нет! Я не потерплю подобного свинства!
Я промолчала.
— Если Андре не показал бы мне эти снимки, я бы так ничего и не знал. Рад, что здесь есть кто-то, кто на моей стороне! — сказал он и вышел.
Андре, этот маленький вонючка, дерьмо! Я слышала, как входная дверь захлопнулась, и пошла искать Андре в проявочную.
— Послушай, ты, проклятый педрило! — начала я, широко открыв дверь.
— Свет! Закрой дверь, ты что обалдела? Закрой сейчас же!
Я закрыла. В ванночке лежали фотографии, сделанные днем.
Он стоял ко мне спиной.
— Послушай, — начала я. — Я тебя ненавижу! — только и смогла я сказать.
— А, не только ты, — ответил он, наклонившись над ванночками.
— Другие тоже ненавидят тебя? — переспросила я, удивленная его ответом. Это было чудесно. Если он собирался и дальше говорить в подобном тоне, я с удовольствием его послушаю.
— Ну? — подтолкнула я.
— Ты думаешь, ты единственная? Да нет, есть еще, — произнес он.
Я скрестила руки на груди и прислонилась к двери.
— Если ты и похожа на мальчишку, это совсем не значит, что ты можешь иметь все, что хочешь.
— Андре, ты плохой друг. Я все время рассказывала отцу и Мишелю Дюпюи, какой ты талантливый и умный, а ты просто шпионил за нами?!
— Только тогда, когда ты не была вместе с Феликсом, — был его ответ. — Ты считаешь, что единственная и неповторимая, я прав? Так ты у него не одна! Я был у него первым! И скажу тебе больше — он предпочитает мальчиков.
Я не могла сдвинуться с места. Стук сердца отдавался в каждой частичке моего тела. Никто, кроме меня, не знал этого имени. Мне хотелось швырнуть чем-то в Андре и хотелось провалиться сквозь землю, и я быстро вышла из лаборатории.
Я побежала домой. И не знала, что же мне делать дальше. Я могла позвонить на студию и припереть Андре. «Ну-ка, скажи мне его фамилию», — могла потребовать я. Он может сказать какое-то другое имя, и это не будет мой Феликс. И все опять будет в порядке.
Но я не могла полагаться на это…
Феликс на улице в первый день. Феликс у входа в «Голденберг». Феликс ждал Андре! Феликс — часть чьей-то другой жизни, а совсем не подарок судьбы! Не мой божественный мужчина.
Я не могла ни о чем думать. «Сильви» — услышала я опять голос. «Сильви». Я посмотрела на часы — семь сорок пять. Я могу ее позвать. Я так хотела позвонить ей, но не стала, потому что мог позвонить Феликс, как раз в то время, когда я занимала бы телефон, разговаривая с ней.
Я не могла ни о чем думать и только представляла, как Андре произносит имя — Феликс. Он опоганил его. Это имя на его губах стало грязью. Я решила позвонить Розе.
