Шери Уайтфезер - Любовь - моя защита
— Я обещал, что не буду торопить тебя. — Он положил руку на ее колено. Этот жест был далеко не случаен. — Я не собираюсь уходить от тебя, пока ты не будешь готова к этому.
Он подхватил пальцами край ее юбки, сминая легкую ткань Натали знала, что никогда не будет готова к этому. Она будет любить его до своего самого последнего дня.
— Я не могу откладывать неизбежное.
Он отнял руку.
— Так что, ты уже готова?
Она сложила руки на груди.
— Ты сказал, что мы не можем остаться друзьями, что это никому из нас не принесет пользы.
Она следила за ним, ожидая, что он ответит, молясь, чтобы он сказал, что передумал. Сказал бы, что не может жить без нее.
Он кашлянул.
— Обязательно сообщи доктору о своих кошмарах. Расскажи ему то, что ты рассказала мне.
— Хорошо.
Было ли это «хорошо» ответом на ее решение разрешить ему уйти?
Он посмотрел, загораживая глаза от дневного солнца.
— Я завтра же объявлю об отставке.
Сильнее сжав руки, она следила за его неподвижным взглядом. Облака плыли по небу, меняя формы, тая в глубокой синеве. Она заплачет о нем, но только когда останется одна. Она не позволит ему узнать, какую боль ей пришлось испытать от его слов.
— Ты собираешься переехать в Иллинойс?
— Думаю, да. Я не смогу жить здесь.
Они замолчали. Она никогда не скажет ему, что полюбила его. Какой в этом смысл? Это могло создать еще больше сложностей.
Он посмотрел на «мустанг». Когда он заговорил, его голос был по-прежнему хриплым.
— Удивлен, что ты выбрала белый автомобиль. Я представлял тебя в красном.
Почему? Потому что она была горячей, как красный огонь, в любви?
— Мне нравится белый.
Для нее белый цвет олицетворял чистоту, которой ей недоставало в жизни.
— Мне тоже, но ты хорошо бы выглядела в красном.
— Я хорошо выгляжу и в белом.
Она подумала о белом свадебном платье, но тут же отогнала от себя эту мысль. Сейчас не время останавливаться на девичьих надеждах, на разрушенных мечтах.
Он повернулся к ней, и их взгляды встретились.
Ей хотелось положить голову ему на плечо, но это только бы усилило боль.
— Ты собираешься навестить твоих родственников? — спросила она, интересуясь, не поможет ли ему заключение мира с его предками начать все сначала.
Он покачал головой.
— У меня и так много проблем, которые надо решить. Я не выдержу, если они откажутся от меня.
Не теперь.
— Я не думаю, что они откажутся от тебя, Зак.
Он улыбнулся.
— Дело в том, что ты относишься ко мне с пристрастием.
Нет, думала она. С любовью.
Она молча изучала его черты, морщинки в уголках глаз, бронзовую кожу, индейские скулы.
— Разве ты не можешь забыть Ваундед-Ни?
— Как я могу забыть это? Ты же знаешь, какое значение имеет для меня Ваундед-Ни. Это больше, чем осада, в которой участвовал мой дядя. — Он поднял упавший лист, переворачивая его в руке. Первая бойня в Ваундед-Ни была в 1890 году. Три сотни индейцев из племени сиу были убиты. Мужчины, женщины и дети. Они искали спасения в Танце духов, в религиозном обряде, — объяснил он. — И армия вырезала их за это.
— Тогда иди туда. — Она подвинулась поближе к нему, почти касаясь его плеча. — Позволь им быть частью твоей души.
— Это — романтика, а не реальность. Я не хочу слышать голоса моих предков. Я не хочу, чтобы они проникли в мои мечты. — Он сделал паузу, чтобы допить воду и смять пустую банку. — Я всегда буду скорее белым, чем индейцем.
— Твой отец был сиу. И ты наполовину сиу.
— Но это не делает меня индейцем. Не в традиционном смысле.
Натали перестала спорить. Когда она смотрела в его глаза, она видела в нем и белого, и индейца. Она видела мальчика, который был рожден и воспитан белой матерью, и мальчика, который никогда не забывал своего отца из племени сиу.
Он посмотрел в сторону, и ее дыхание замерло.
Она теряла его. И все же ничего не могла с этим поделать. Ничего, кроме того, чтобы запереть свою любовь в своем сердце. Так же, как он хранил стеганое одеяло своего отца, припрятанное в сундуке из кедра, оставляя себе лишь сладостно-горькие воспоминания.
Голоса, которые носит ветер, думала она. Голоса, которые он не мог слышать.
Несколько часов спустя Зак сидел напротив своей матери в ее комнате. Давно наступили сумерки, и окно было уже темным.
Он едва дышал. Внезапная пустота в его жизни оказалась слишком тяжелой, чтобы вынести ее. Он нуждался в том, чтобы поговорить с кем-нибудь, поэтому и приехал к матери, несмотря на то что ее одурманенное состояние могло причинить его сердцу еще больше страданий.
Мать не замечала его. Она растерялась от подарка. Нахмурившись, смотрела на пузырек с блестками для ногтей — в этот вечер она не собиралась быть феей.
— Ты знаешь, кто я? — спросил он.
Она посмотрела. Все еще хмурясь, измерила его своим детским внимательным взглядом.
— Ты — тот мальчик, который принес мне вина.
Он нашел в себе силы улыбнуться.
— Фруктовый сок, а не вино.
— Еще ты принес мне немного краски. — Она взяла в руку пузырек. — Он такой маленький. И в нем есть странные блестящие штучки.
Он решил не объяснять, почему он принес лак.
Он сомневался, что она захочет сегодня накрасить ногти. Нелегко следовать ее капризам.
— Ты выглядишь грустным, — сказала мать, качаясь на кресле-качалке.
— Мне грустно. — Он наблюдал, как пузырек упал из ее руки и покатился по полу, исчезая под шкафом. — Я не могу быть близок с женщиной, о которой забочусь.
Под взглядом своей матери он ощущал себя зверем, загнанным в ловушку.
— С Джульеттой?
— Да. — Он был благодарен ей за то, что она помнила, кем была Натали. Это было лучше, чем если бы она вообще ничего не помнила. — Я собираюсь переехать и больше не увижу ее.
— Потому что она — Капулетти.
— Потому что я — представитель Центра, а она мой свидетель. Нам не позволяют быть вместе.
— Тогда не будь представителем Центра. Мать пригладила свою одежду. Она уже была одета для сна, ее волосы были гладко зачесаны. Просто не будь им.
— Я уже решил сделать это. Я оставляю работу.
— И тогда, — она махнула руками в величественном жесте, как фокусник, заканчивающий заклинание, — тогда ты сможешь быть с ней.
— Это не так просто.
— Почему?
— Я… — Внезапно он не смог ничего ответить.
Ничто не шло ему на ум, кроме страха.
— Ты любишь ее? — спросила она.
Любит ли он Натали? Зак закрыл глаза. До сих пор он не думал об этом, но это было там, глубоко в его сердце.
— Да, — наконец сказал он. — Я люблю ее.
