Мари Феррарелла - Впереди - самое лучшее
Шайен сознавала, что ей лучше отодвинуться от него, пока есть еще возможность. Однако она почему-то не могла принудить себя к этому.
— Вам не кажется, что мы теряем попусту время?
О’Хара погладил ее по щеке. Он видел, как в глазах ее появилось желание.
— Нет, не думаю.
— Грант, я должна взять у вас интервью для журнала.
Он постарался припомнить, когда в последний раз женщина пробуждала в нем такое желание. И не сумел. Ни одного имени, ни единого лица не всплыло в памяти. Она заслоняла собой все.
— Это не для печати.
Она почувствовала на своем лице его дыхание, ощутила, что какое-то неведомое наслаждение шевельнулось в ней. Похожее она пережила, когда он поцеловал ее. Но на сей раз Шайен овладело чувство более страстное, более нетерпеливое и более требовательное.
— Вы не о том думаете, О’Хара.
— Зовите меня Грантом. — Обхватив ее лицо руками, он жадно впился в него взглядом. — Я скажу вам, если с другой женщиной мне было лучше, — пообещал он, приникая губами к ее устам.
Глава седьмая
Он поцеловал ее. Вот только на сей раз все произошло стремительнее. Шайен лишь ощутила, что утопает в поцелуе, что ее тело пронзают молнии, сердце учащенно бьется и голова идет кругом. Казалось, будто каждая часть тела упивается переживаемыми ощущениями по отдельности.
И о большем не просит.
Хотя огонь в камине пылал столь же ярко, что и секунду назад, окружающий мир исчез, и Шайен очертя голову погрузилась в кромешную тьму, которая, лаская, околдовала ее и подчинила себе.
Ничего больше не существовало: ни грозы, ни неполадок с подачей электроэнергии, ни самого дома. Ничего, кроме Гранта и этого всеобъемлющего, восхитительного чувства, пробуждаемого его губами.
Сумасшествие. Это было настоящее, чистой воды сумасшествие. Иного названия и не подобрать. По-другому и не передашь, что испытал Грант, держа эту женщину в своих объятиях. Ему хотелось касаться ее, упиваться ею, вдыхать ее запах, слиться с ней в единое целое.
Охватившее его чувство перепугало его до смерти.
Подобного он ни разу в жизни не испытал. Никогда О’Хара не пронзало столь неистовое желание обладать женщиной. Грант не понимал, чем она так его соблазнила. У него не хватало духу дать себе отчет в том, что с ним творится.
Его руки обвились вокруг ее талии. Грант провел ладонями по ее бокам, слегка коснувшись округлых грудей.
Ее мгновенный вздох чуть не свел его с ума. Он решился только на это, остановясь на краю потери самообладания.
Черт, да что же здесь такое творится? Что она делает с ним? Заставляет его терять голову, словно у него нет ни воли, ни рассудка!
Он желал, чтобы она вся, каждой клеточкой, отдалась ему… чтобы его боготворили и ласкали. Он желал ею обладать, и больше ничего ему не было нужно.
Грант покрыл поцелуями ее подбородок, щеки, веки. Горячим венчиком поцелуев, от которых по телу Шайен пробегала дрожь, прошелся по ее лбу.
Шайен застонала, когда он коснулся ее языка своим. Они переплелись, и рот наполнился тяжелым, пьянящим ароматом. Когда его руки вновь прошлись по ее телу, она сомлела. Огненные языки пробегали по ней, а ей хотелось целиком сгореть в пламени.
Без остатка.
В ее душе шла борьба — между разумом и страстью, требовавшей поверить в сказку. Поверить в то, что их отношения не кончатся одной этой ночью. Она жаждала, чтобы ею обладали, ей отчаянно хотелось ощущать его руки, его плоть. Неважно, какие будут последствия.
Подобного раньше Шайен не переживала — ничего похожего: она словно оказалась в центре урагана.
«Никогда прежде я не испытывала к мужчине чего-нибудь такого. От его ласк я становлюсь сама не своя. Прекрасное чувство. Полагаю, он — тот, кого я так долго ждала».
Эти слова — слова ее матушки — молнией пронеслись в мозгу Шайен. Они разом разрушили всю романтику.
Трясущаяся, сбитая с толку, она откинула голову назад. Руки ее по-прежнему лежали на плечах Гранта.
— Кажется, здесь становится душно.
Так же думал и он. Во всяком случае, только эту мысль он вычленил из смутного, горячего потока сознания.
— Можно пройти в более прохладное место.
Грант поцеловал ее в шею один раз, второй, третий.
У нее кружилась голова. Ей страстно хотелось быть любимой, даже дыхание перехватило. Но когда-то давно Шайен дала себе слово, поклялась: никогда не пойдет она по стопам матери, никогда не отдаст свое сердце мужчине, если тот не полюбит ее. И отдастся ему лишь тогда, когда их свяжут узы не на одну ночь, а на всю жизнь.
А Грант и слова не произнес о чем-то таком.
— Мы можем остаться тут и поостыть, — прошептала она.
— Полагаю, это невозможно.
Небывалый жар разлился по его телу. И судя по краске смущения на щеках и учащенному дыханию, она тоже разгорячилась.
Однако он приметил в ее глазах сомнение, увидел, что она ведет борьбу сама с собой. И оттого, что и с ним происходило нечто ранее им не изведанное и это его состояние внушало ему беспокойство, Грант быстро сдался: неизвестно, куда заведут его собственные чувства.
Будь на ее месте другая женщина, он бы еще немного поуговаривал и продолжил бы начатую игру. Вместо этого он, подняв руки, отступил.
— Хорошо, хорошо. Я ни разу еще не принуждал женщину и впредь не буду. Хотя, черт подери, женщина, — хриплым шепотом прибавил он, запустив ладонь в ее волосы, — ты и вправду можешь зажечь во мне желание взять тебя силой.
Глубоко вздохнув, Грант совладал с собой. Обессиленно откинувшись на софу, он повернул голову в ее сторону:
— Поправьте меня, если я ошибаюсь: вы жаждете меня так же, как и я вас?
Боже, да сможет ли она когда-нибудь отдышаться? Ей нельзя смотреть на него. Только не сейчас. Стоит ей заглянуть в его глаза, бросить взор на его губы, и капитуляция будет неизбежной. Не перед ним, а перед собственным ее желанием. Вот что по-настоящему приводило ее в ужас.
— Не знаю, — ответила она. — Как сильно вы желаете меня?
Он что, неверно о ней судил? Гнев, что так сродни иным чувствам, вспыхнув мгновенно, прорвался наружу:
— Стало быть, вы хотите знать глубину моих желаний? Хотите, чтобы я вас умолял?
Его гнев придал ей сил. Когда она повернулась к нему, ее глаза сверкали от ярости:
— Нет, я не желаю, чтобы вы умоляли меня. Я вообще ничего не хочу, и меньше всего — ваших поцелуев.
— Минуту назад дело обстояло иначе, — хмыкнул Грант.
Что, черт подери, с ним творится? Он был единственным здравомыслящим человеком в семье — хладнокровным, спокойным и собранным. А теперь от его сдержанности не осталось следа.
