Марсия Иваник - О, мой ангел…
— Надя! — Он со стоном произнес это имя, оторвавшись от ее губ. Потом ослабил объятия и стал покрывать поцелуями щеки, глаза, шею, на которой трепетала жилка. Оуэн готов был впиться в нее.
— Скажи, — умолял он, задыхаясь, — что сделает тебя счастливой?
Надя, закрыв глаза, безмолвно молилась на русском языке. Только святые слова могли вдохнуть сейчас в нее мужество, веру и силу противостоять ослеплению страстью. Позволив Оуэну войти в дом, быть с ней рядом в кровати, она рискует омрачить свою жизнь. Она была неприступна долгие годы, отвергала многих, у нее не хватало ни сил, ни времени заниматься чем-то иным, кроме семьи и музыки. Может быть, только тогда, когда будет записана пластинка, она найдет возможность для свиданий. Для нее Оуэн оставался опасным человеком, хотя сердце подсказывало совсем другое.
Отпрянув от него, она смогла только вымолвить:
— Возвращение музыки сделает меня счастливой.
6
Оуэн стоял в тени сарая и с благоговейным трепетом наблюдал, как Надя творит заклинания. То, что он видел, не оставляло сомнений: Надя — ведьма. Ее нежный, мелодичный голос был еле слышен, он словно шел из глубины груди, а пальцы ритмично перебирали струны гитары. Оуэн не имел ни малейшего представления, на каком языке произносила Надя слова, но их музыкальность зачаровывала. Удивительно было и то, что она как будто не ведала, что делает. Надя даже не заметила, как он вошел в сарай. Сначала Оуэн подумал, что к ней вернулась музыка, но потом догадался: Надя вновь и вновь повторяла одну и ту же молитву или песню, но только на разных языках.
Он взглянул на жеребца, который спокойно стоял в яслях, повернув морду к хозяйке. Оуэн поразился, с каким вниманием Эни слушал Надину песню. А может, он просто любовался своей госпожой? Как бы там ни было, Оуэн понимал лошадь. Надя сидела на копне сена, одетая в шорты и красно-белую безрукавку. На голове у нее был цветастый платок, туго перехвативший вьющиеся волосы. Когда она на какой-то момент остановилась, Оуэн улыбнулся, увидев, как Надя прикусила нижнюю губу, а потом быстро подтянула к себе инструмент.
Когда она возобновила пение, Оуэн закрыл глаза и погрузился в льющуюся мелодию. Он понял, что Надя работает над своими песенками о зверушках. Особое звучание им придавали слова, произносимые на незнакомых языках. Мышцы у Оуэна затекли, и он осторожно переменил положение. Надя действовала на него возбуждающе. Завидев ее, он весь напрягался, независимо от того, чем она занималась.
В минувший вечер она сказала, что возвращение музыки сделает ее счастливой. Однако в глазах у Нади появилось еще больше таинственности. Да, она хотела его так же сильно, как хотел ее он. Оуэн чувствовал это по тому, как она словно растворялась в его объятиях, как жадно тянулась к его губам, но особенно — по биению ее сердца в тот момент, когда он переставал ее целовать. Но вдруг она становилась холодной, чужой и начинала тосковать по музыке.
Расставаясь с Надей на крыльце, Оуэн обещал, что постарается вернуть ей утраченное. Тогда ему показалось, что она беззвучно молится об обретении любимой музыки. И тут его потрясла одна мысль: Надя значит для него больше, чем просто красивая женщина с прекрасной фигурой. Ему захотелось быть ее рыцарем в сверкающих доспехах, взять Надю на руки и… оказаться с ней в постели. Да, быть романтическим джентльменом с перевозбужденными гормонами — сущее проклятие. Он глубоко вздохнул, возблагодарив небеса за то, что физическое состояние не слишком отражается на его психике, и вышел из тени.
В этот миг Надя смотрела куда-то поверх сарая, перебирая гитарные струны. Когда она увидела Оуэна, то от удивления и неожиданности вскрикнула.
— Я заходил в дом, — извиняющимся тоном сказал он, — но там никого не было.
— Эни любит слушать мои песни, — невпопад ответила Надя. Она собрала разбросанные листки записей и спрятала в голубую папку. — Я думала, если изменю содержание песни, это вдохновит меня. Увы, ничего не получается.
Она окинула взглядом сложенное в сарае сено, ясли, проследила, как пляшут пылинки в лучах солнца, и грустно покачала головой.
Оуэн сел рядом. Этот короткий ответ сказал ему о многом. Она была расстроена и не знала, что делать дальше.
— Та песенка, которую ты пела, тоже должна войти в пластинку?
— Да. Я пробовала найти для нее подходящую концовку.
— Сколько песен ты уже написала?
— Двадцать три.
Оуэн в удивлении уставился на нее.
— Разве этого не достаточно?
— Нет, нужна еще одна. Пластинки для детей отличаются от обычных. Некоторые мои песни совсем простые, и малыши смогут их легко заучить. Другие сложнее. Они словно сказки, и сразу их не запомнить.
— Сколько же времени нужно, чтобы сочинить песню?
— Я работаю над ними почти два года. — Она посмотрела на голубую папку и листочки с переводом «Бесстрашного Бенни» — песенки о страусе, который отказался прятать голову в песок. — Половина была уже готова, когда я подписывала контракт. С тех пор я занята только этим.
— Так тебе нужно сочинить всего одну песню? — Он был потрясен ее настойчивостью и упорством.
Надя положила гитару рядом и облокотилась на копну.
— Это не так легко, как кажется.
— Ты можешь это сделать! Я верю в тебя!
— Спасибо, но ты, кажется, забыл, что я потеряла главное в песне — музыку.
— Импровизируй.
Он извлек соломинку из ее волос и пощекотал хорошенький носик. Надя затрясла головой.
— Ты говоришь так, словно умеешь построить дом без единого кирпича.
Она смахнула соломинки с его джинсов.
— Расскажи лучше, почему ты бьешь баклуши.
— Я же начальник. — Оуэн придвинулся ближе и провел соломинкой по ее обнаженному бедру. — И решил, что мне дозволено провести остаток дня так, как я хочу.
Он рано бросил работу только потому, что страстно желал увидеть Надю. С самого утра он думал о ней, о ее горячих поцелуях и о том, что влюблен в нее без памяти.
Она вырвала соломинку из рук Оуэна.
— Знаешь, ты поступил просто замечательно.
Он взял новую соломинку и пощекотал ею уголок Надиного рта.
— Нет, ты не права. То, что я сделал, пустяки. А вот то, что собираюсь сделать, будет действительно замечательно.
Он впился в нее жадными глазами.
— И что же замечательного ты сделаешь?
— Поцелую тебя.
Она внимательно посмотрела на его губы.
— Ты считаешь, что это будет замечательно?
Он склонился и, глядя в черные озера ее глаз, прошептал:
— Ну скажи мне…
Она, как и прежде, обняла его за шею и улыбнулась при виде готового впиться в нее рта. Потом кончиком языка легонько коснулась его чувственных губ, которыми он сначала прихватил, а потом вобрал в себя ее губы.
