Шейла Дайан - Пляжное чтиво
— Шел! Как ты можешь? Это ужасно!
— А что я говорю?
— Но как ты это сказал!
— Это та дамочка с губами? — спросил Шел, вытягивая губы.
— Если ты имеешь в виду Марджори Эплбаум, да. И не будь вульгарным.
— Какая жалость. Полиция еще разнюхивает? В газетах пишут, что они собираются опросить всех жильцов Башни. Она правда прыгнула?
— Я не знаю. Я дремала на балконе, и мне показалось, будто что-то пролетело мимо. Но вполне возможно, что это была Марджори. Ужасная мысль.
— Да брось! Моя мама — главный свидетель! Она была довольно молодая, как мне кажется?
— Моложе меня.
— Все моложе тебя.
— Спасибо. Очень приятно слышать.
— Да не обижайся! Ты не так плохо выглядишь для старой дамы. Джейсон считает тебя красоткой.
— Неужели? — я слегка распрямилась. — Он тебе это сказал?
— Угу. Извини.
— Ты поднял этот вопрос. Мне просто любопытно. Что еще он тебе сказал?
— Да не волнуйся, мам. Все ребята считают, что ты еще мамтрахалка.
— Кто?
— Мамтрахалки — матери, с которыми еще можно потрахаться.
— Шелдон Даймонд, ты шокируешь меня!
— Конечно-конечно. Тебя все шокирует. Только не рассказывай, что ты никогда раньше не слышала о мамтрахалках.
— Так… какие ребята? — спросила я, пропуская мимо ушей его последнее замечание.
— Так ты не знала, что пляж Башни называют Мамтрахбург? — спросил он, игнорируя мой вопрос.
— "Мамтрахбург"!?
— Господи, какая же ты наивная!
— В чем?
Шел засунул в рот остатки сэндвича и начал строить новый.
— Так в чем же заключается моя наивность?
Молчание.
Я отправилась в кухню налить себе вторую чашку кофе и, возвращаясь, дернула своего ухмыляющегося сына за локон каштановых, порыжевших на солнце волос.
— Не трогай меня за волосы! Я ненавижу, когда ты это делаешь.
— Тогда объясни мне.
— Что объяснить?
— Почему ты считаешь меня наивной?.. И какие ребята думают, что я…
— Ты ничего не знаешь, — продолжал дразнить Шел.
— Например? — настаивала я, не прислушиваясь к голосу рассудка.
— Ну, держу пари, что ты не знала об аборте миссис Пинкус в прошлом году, — спокойно сказал он, размазывая сыр по булке.
— Что?
— Аборт.
— Где ты это услышал?
— От отца.
— Не понимаю.
— Отца ребенка… или, точнее сказать, эмбриона, и я не имею в виду доктора Пинкуса… хотя он и… хм… специалист по плодовитости, по иронии судьбы.
— Не смешно, Шел. И кто же отец, по-твоему?
— Несостоявшийся отец, мам. И давай просто скажем, что он может трахать, хотя еще не имеет права голосовать.
— Шел!
— Что? Я просто говорю то, что есть. И поверь мне, она не единственная.
— Единственная в чем?
— В пользовании юной плотью, — поддел Шел, широко ухмыляясь и играя натренированными мускулами.
— Твои подростковые гормоны отравляют твой мозг, Шел.
— Передай мне овощи… пожалуйста.
— Ну этого я действительно не знала, — сказала я, смутно вспоминая подмигивания парня на пляже.
— Я закончил изложение дела. Ты ничего не знаешь!
— Тебя больше устраивает пудинг на тарелке или на лице? — пригрозила я.
— О, не бросай! Извини.
Я отрезала по куску пудинга себе и Шелу, съела клубничину и небрежно спросила:
— Кто еще рыщет здесь в поисках добычи?
— Ха! Так ты все-таки веришь мне? Ну, ты удивишься.
— Хорошо, удиви меня.
— Хмм… Давай подумаем. Как насчет миссис Форестер? — протянул Шел, глядя в потолок.
— Не верю!
— Я говорил, что ты удивишься.
— Бренда Форестер? А кто этот парень?
— Я не могу сказать.
— Кто, Шелдон?
— Я не могу выдавать чужие секреты.
— Я не верю! Я не могу поверить, что интеллигентные взрослые женщины совращают детей.
— Детей? Мама, не надо! И я бы не назвал это совращением, — сказал он, принимаясь за пудинг.
— А как бы ты это назвал? И что ты сам знаешь об этом?
— Я наслышан.
— Ты наслышан? — спросила я своего взрослого ребенка, пытаясь представить его иначе… не как своего сына.
В такие моменты я испытываю разные чувства: благодарность за то, что Шел может говорить со мной о чем угодно, сомнение, не говорит ли он мне больше, чем я хочу слышать, и подозрение, говорит ли сын мне хотя бы половину.
— Как ты думаешь, ты бы вышла замуж за папу, если бы не забеременела мной? — неожиданно спросил он.
— Конечно, — ответила я, не раздумывая и чувствуя в вопросе Шела что-то большее, чем простое любопытство. — Мы с твоим отцом очень любили друг друга, и… ну, ты бы все равно случился рано или поздно… — Я старалась не думать о правдивости своих слов, пытаясь только успокоить возможные страхи Шела о его месте в мире вообще и в моем мире в частности, удивляясь, как давно он думает об этом и почему заговорил только сейчас. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто подумал.
— "Просто подумал"? И о чем же?
— Наверное, тебе было бы легче, если бы я не родился.
Я была потрясена. Как он мог так неправильно истолковать мою любовь к нему, мою поддержку… всю мою жизнь?
— И поэтому ты должна быть счастлива, что я уезжаю. Ты займешься собой для разнообразия. Может, даже встретишь какого-нибудь парня и снова выйдешь замуж.
— Шел, я… — начала я, но не смогла продолжать, задыхаясь от слез, в буре противоречивых мыслей и чувств.
— Мам, не надо! Не плачь! Господи! Что я такого сказал?
— Ничего. Просто я не хочу, чтобы ты чувствовал, что должен уехать из-за меня. Ты — самый важный, самый нужный человек в моей жизни… и я люблю тебя… и я не могу поверить, что ты так чувствуешь… так думаешь о себе…
— Я не о себе думаю, мам, а о тебе.
— Ты не должен беспокоиться обо мне! Это не твоя забота. Я твоя мать. Я беспокоюсь о тебе. И не имеет значения, сколько тебе лет, Шел, ты все еще мой ребенок.
— На всякий случай, мам, если ты не заметила, я — большой ребенок, — застенчиво сказал он. — Я могу заботиться о себе сам. Честно. Мне восемнадцать лет. Ты не должна больше защищать меня Эй… Я мог бы защищать тебя… Я мог бы защищать всю страну!
Я хотела ответить ему, хотела сказать, что он не должен отвечать за весь мир и за меня, но не смогла вымолвить ни слова, представив всех юношей, уходящих на войну… отрываемых от матерей… детей — в джунглях и пустынях конфликтов. Это было выше моих сил.
— Война — не шутка, Шел!
— Успокойся, мам. Я шучу. Я же уезжаю в колледж, а не в лагерь новобранцев.
Я перестала дуться и улыбнулась. Шел всегда может заставить меня улыбаться, несмотря на огорчения. Все в моем сыне всегда поражало и изменяло меня, мои взгляды. Я иногда удивлялась, происходило бы то же самое с дочерью, или если бы я была отцом. Странные вопросы. Мы — мать и сын, и между матерями и сыновьями особая связь. Будучи столько лет и матерью и отцом Шела, я пыталась игнорировать эти особенности, нейтрализовать различия между мужчиной и женщиной; возможно, я нейтрализовала себя только в своих собственных глазах.
