Наталья Калинина - Прошлые страсти
— Я не помешаю тебе, если сяду за пианино?
Лариса сонно мотает головой.
Анатолий Васильевич разувается возле лестницы, возвращается, берет со стола свечу. И, проходя мимо ширмы, за которой спит Лариса, тяжело вздыхает.
На улице идет дождь. Негромко звучит ля-минорная мазурка Шопена.
В окне заря. Она куксится, морщится от набегающих с востока туч. Исходит натужным шипением самовар, который забыла выключить Лариса. Наконец в нем что-то громко лопается.
Наступает тишина.
Анатолий Васильевич медленно поднимается с тахты Анастасии, на которой спал в одежде, роется в карманах, достает часы и, глянув на них, быстро спускается по лестнице.
— Первая «ракета» уже ушла, — говорит Лариса. Она лежит в своей кровати с закрытыми глазами.
— Совершенно верно. Но я могу поспеть на следующую.
— Ночью передали по «Голосу», что сегодня начинается забастовка речников.
Анатолий Васильевич садится на нижнюю ступеньку лестницы и надевает туфли.
— Передай Настеньке, что я приезжал.
— Зачем?
— Ну, чтоб повидать ее, — смущенно говорит он.
— Зачем ей про это знать?
— Я могу оставить ей записку.
— Я ее уничтожу.
— Тогда я…
— Тогда вы дождетесь свою Настеньку.
Лариса садится в кровати. Она в ночной рубашке и с распущенными по плечам волосами. Она сейчас очень похожа на Анастасию.
— Ты хочешь уходить? Но день не скоро:
То соловей — не жаворонок был,
Что пением смутил твой слух пугливый;
Он здесь всю ночь поет в кусте гранатном,
Поверь мне, милый, то был соловей, —
декламирует Лариса Шекспира.
— Не все в этом мире поддается осмеянию.
Анатолий Васильевич надевает плащ и топчется на пороге.
Лариса продолжает, вскочив:
Что ж, пусть меня застанут, пусть убьют!
Останусь я, коль этого ты хочешь.
Остаться легче мне — уйти нет воли.
Привет, о смерть! Джульетта хочет так.
Ну что ж, поговорим с тобой, мой ангел:
День не настал, есть время впереди.
— Ты очень жестокая.
Он смотрит на Ларису точно зачарованный.
— Ступай: уже светлее и светлей.
Анатолий Васильевич опускается на стул.
— Настенька меня поймет, — бормочет он.
— Настенька все поймет.
— Она знает, что я…
— Настенька все знает.
— По какому праву ты вмешиваешься в наши отношения?
Смотри же, шли мне вести каждый час.
В одной минуте — много, много дней.
Как по такому счету я состарюсь,
Пока опять Ромео я увижу.
— У Насти сегодня день рождения. Лучше бы я послал ей телеграмму.
— Она ее получит.
— Но я же ее не посылал… Что ты там написала?
— То, что заслужила Настенька в день своего рождения.
— Ты можешь все испортить. У нас установилась гармония в отношениях. Один фальшивый звук…
— И это вы называете гармонией? Господи, как же я вас ненавижу!
— За что? — упавшим голосом спрашивает Анатолий Васильевич.
— За то, что тогда, в Феодосии, вы поступили, как последний эгоист.
Анатолий Васильевич встает и подходит к окну, нервно барабанит по стеклу пальцами.
— А что бы ты сделала на моем месте?
— Я бы… Я бы сделала ей ребеночка. Чтоб она никуда от меня не делась.
Анатолий Васильевич громко кашляет от неожиданности и смущения.
— Что, слабо, да?
— Не в том дело… Настенька этого не хочет.
— Если захотите вы, она тоже захочет. Вы имеете на нее безграничное влияние.
— Если б это было так.
— Ага, теперь я все поняла! Вы все без исключения хотите подчинить нас своей воле. Катька считает, что это вовсе не плохо подчиниться воле любимого мужчины, раствориться в нем без остатка. Может, это и вправду здорово? А что если Настенька на самом деле не женщина, а настоящий синий чулок?
— Она больше, чем женщина. Она… Все вместе и что-то еще. Я должен был подойти к ней тогда, двадцать лет назад. Отдал бы все на свете за то, чтоб вернуть…
— Слова, музыкальные пассажи, снова слова.
— Но я на самом деле так чувствую. Почему ты мне не веришь?
— Что изменится от того, поверю я вам или нет?
— А разве нужно что-то менять?
Он снова достает из кармана свои наручные часы, смотрит на них, стучит по циферблату пальцем, подносит часы к уху.
— Мы тут живем по Гринвичу. А потому всегда оказываемся в минусе, — говорит Лариса.
Анатолий Васильевич решительно направляется к двери.
— Тогда давайте сыграем сцену прощания. — Лариса бросается к Анатолию Васильевичу, обнимает его, прижимается к нему всем телом. — Теперь наверное надолго, да? — произносит она голосом Анастасии. — Ты будешь приходить ко мне во сне. Береги себя. Кроме тебя, у меня никого нет, слышишь? Я твоя, только твоя…
Анатолий Васильевич с силой разжимает руки Ларисы и выскакивает на улицу.
Лариса вся сникает, точно воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она садится прямо на пол и тихо плачет.
Появляется Малаша. Она всплескивает руками и присаживается возле Ларисы.
— Ну, ну, не плачь. Это кто же у вас был? Я со спины видала — вроде как…
— Тетя Малаша, миленькая, никому не говорите, ладно? — говорит Лариса тоном заговорщицы.
— А что?
— Это ко мне приезжали. — Лариса переходит на шепот. — Друг один.
— Да ты что! — Малаша недоверчиво смотрит на Ларису.
— Да, да, тетя Малаша. Он… я его очень, очень люблю.
— Бедный ребенок.
— Почему я бедная?
— Ну как замуж не возьмет? Как кошка с мышкой поиграет и…
— Мне все равно еще нет восемнадцати. А там видно будет.
Малаша смотрит на Ларису с удивлением, смешанным со страхом.
— А мне показалось со спины…
— Вы же плохо видите. Вам вечно что-то кажется.
— Ну да, я читаю в очках. Но на даль у меня глаза острые.
Малашу явно гложут сомнения, и это не ускользает от внимания Ларисы.
— Тетя Малаша, а как вы думаете, я не забеременею? Он… ну, в общем, он забыл презервативы.
— Да как же ты позволила?
— Я так люблю его, тетя Малаша.
— Пописай в ковшик и подмойся, пока моча еще теплая, — со знанием дела наставляет тетя Малаша.
— Думаете, поможет?
— Когда помогает, а когда…
— Тетя Малаша, я спать лягу. — Лариса встает, потягивается. — Все плывет перед глазами. Я ни минутки не спала.
— Ложись, ложись. — Она осеняет Ларису крестом. — Может, Бог даст, пронесет. Ну и дела.
Она уходит, изумленно и вместе с тем недоверчиво покачивая головой.
