Рэчел Линдсей - Нежеланная жена
— Тогда до встречи.
Она быстро зашла в дом, постояла немного в холле, пока не услышала, как его машина уехала, и шум мотора замер вдали. Только тогда Таня проскользнула через гостиную в сад. Она была слишком взбудоражена, чтобы ложиться спать, и направилась к своему любимому местечку на берегу пруда. Луна светила на темном небе, серебрила воду пруда и озаряла бледные лилии потусторонним светом. Как красиво здесь, как покойно и тихо! Если бы ее жизнь могла стать такой же! Долго, долго она сидела на берегу и смотрела на воду, потом, наконец, вернулась в дом, зная, что никогда не найдет душевного покоя, пока не уедет из «Парк-Гейтс».
Войдя в холл, она заметила тонкую полоску света под дверью библиотеки и догадалась, что Адриан вернулся. Сердце бешено заколотилось у нее в груди, и, стараясь ступать бесшумно, она на цыпочках пошла к лестнице. Но только она занесла ногу над ступенькой, дверь библиотеки растворилась, и Таня услышала, как он зовет ее по имени.
Она медленно повернулась к нему. Адриан стоял в дверном проеме и казался таким же собранным и серьезным, как обычно. Впрочем, не совсем. Когда он шагнул к ней, Таня заметила, что волосы у него взъерошены, будто он долго сидел, обхватив голову руками. Лицо выражало беспокойство: уголки губ нервно поджаты, подбородок агрессивно выпячен.
— Пожалуйста, зайди в библиотеку. Я хочу с тобой поговорить.
Дрожа от волнения, она прошмыгнула мимо него в комнату. Адриан закрыл дверь, прислонился к ней и долго молчал, рассматривая жену. Молчание показалось ей бесконечным. Но Таня выдержала его взгляд, твердо решив не заговаривать первой.
— Как давно ты знакома с Роджером Пултоном? — спросил он, наконец.
— Пару недель.
— Ты раньше ходила с ним куда-нибудь?
— Я встречалась с ним несколько раз, когда ходила гулять в город с детьми, но сегодня вечером он, впервые, пригласил меня на ужин.
— Ты что, забыла, кто он такой?
— Нет.
— Тогда почему ты согласилась с ним ужинать? Ты же прекрасно знаешь, черт возьми, что он мой противник.
Сила его гнева вызвала в ней минутное ликование, но она быстро напомнила себе, что он злится просто потому, что она была в ресторане с его политическим противником. Это не имело никакого отношения к его личным чувствам.
— А почему мне нельзя ходить с ним в ресторан? Я ведь живу здесь в качестве няни твоих племянников, и чем я занимаюсь в свободное время, тебя не касается.
— Ты когда-то была моей женой, — угрюмо напомнил он. — Формально ты ей остаешься и поныне. Если для тебя это ничего не значит…
— Для меня? — воскликнула она в изумлении. — Не забывай, это я приехала в Англию, чтобы разыскать тебя. А ты меня оттолкнул.
— Я не отталкивал.
— Ты пытаешься спрятаться за лживыми словами! — закричала она, не в силах сдержаться. — Если бы не твои драгоценные выборы, ты бы немедленно отослал меня отсюда. А вместо этого, тебе пришлось умолять меня остаться на некоторое время. Тебе ведь не пришло в голову поинтересоваться, каково мне жить здесь. Тебя волнует только твоя карьера.
— Я не знал, что жить в моем доме — тяжелое испытание для тебя, — тихо сказал он.
— Ну и дурак!
Потеряв голову от возмущения и обиды, она бросилась к двери, чувствуя, что если останется здесь еще хотя бы секунду, то наговорит ему много такого, о чем потом будет жалеть. Но дрожащие пальцы ее не слушались, и она никак не могла открыть дверь.
Адриан подошел и резко развернул ее лицом к себе.
— Ты не можешь просто так уйти. Я не хотел тебя обижать. Я никогда не хотел причинить тебе боль. Но никто из нас не виноват в том, что все так вышло.
— Я не виню тебя за то, что случилось в прошлом. — Слезы катились у нее по щекам. — Но сейчас… ты невыносим! Я хочу поскорее уйти из твоей жизни. Я хочу начать строить свое собственное будущее.
Таня захлебнулась от рыданий… Слезы струились из ее бездонных глаз. Она беспомощно закрыла лицо руками. Этот детский, беззащитный жест растрогал его. Он прижал ее к себе и ласково стал гладить по голове:
— Ну, перестань, перестань, не плачь, Таня, слышишь?
В его голосе зазвучала нежность. Таким она часто слышала его во сне; таким голосом он шептал ей слова любви в ночи счастливой бурной страсти и клялся никогда в жизни не целовать, не прикасаться, не принадлежать ни одной другой женщине. Она знала, что должна высвободиться из его объятий. Близость к нему подобна огню, который может проникнуть к ней в душу и разжечь, тщательно подавляемый, костер страсти. Но у нее не хватало сил даже пошевелиться. Ее держал в объятиях мужчина, которого она любила. И пусть они больше не были близки, ей хотелось задержать мгновение, когда они рядом, чтобы потом лелеять его в своей памяти.
— Господи, как ужасно, что все так вышло, — сдавленным, задыхающимся голосом выговорил Адриан. — Я пытался забыть прошлое — иначе я не мог бы жить дальше, но с той минуты, как ты снова появилась в моей жизни…
Дрожа всем телом, он начал покрывать ее лицо поцелуями. Сначала его губы были жестокими, но, прикасаясь к ней, они становились все ласковей… Это была такая сладкая пытка… Таня не выдержала, и они слились в поцелуе. Ей было знакомо ощущение его близости, его запах, его голос, снова и снова шепчущий ее имя, словно в нем заключалась вся сладость мира. Годы их разлуки разом растворились, будто их никогда не было. Страстное взаимное узнавание, истосковавшихся влюбленных, разгоралось все сильнее, и в апогее страсти почувствовали, что не могут оторваться друг от друга, но их тела требовали еще более тесных соприкосновений. Он гладил руками ее спину, прильнув к ней своим тяжелым горячим телом.
— Таня… я хочу тебя!
Его слова эхом отозвались в ее, израненном любовью, сердце. Таня обвила его за шею. Ее пальцы нежно перебирали его темные шелковистые пряди волос. Она раздвинула губы, и он нежно проник языком вглубь — она не сопротивлялась. Казалось, все эти годы они занимались любовью каждую ночь — так естественно было их взаимное влечение. Он приник к ней губами, умело возбуждая ее желание. Его руки ласкали каждый изгиб ее тела. Таня сделала слабую попытку отстраниться, но такое знакомое горячее томление разлилось по всему ее телу…
С того времени, как Адриан поцеловал ее на прощание в аэропорту, она не позволяла ни одному мужчине прикасаться к себе. Ночь за ночью она лежала одна в своей одинокой постели, где спала еще ребенком, и, в мельчайших подробностях, вспоминала короткую рапсодию ее любви, зная, что, пока она не воссоединится с единственно дорогим ей человеком, она не будет принадлежать никому. Проходили годы, и она уже не могла сказать, что будет, когда они встретятся вновь, и часто боялась, что желание, столь долго дремавшее в ней, не сразу проснется.
