Джулия Тиммон - Объяснение без слов
— А как он сделал тебе предложение? — вдруг спрашиваю я, поневоле возвращаясь к наболевшему.
— О-о! — Мама кокетливо приподнимает подбородок и поправляет седые кудри. — О том, как папа предложил мне руку и сердце, впору снять романтический фильм. Это случилось в доме моих родителей, под Рождество… Они с самого утра морочили мне голову: мама без конца поручала мне бессмысленные задания, отправляла за покупками, в сапожную мастерскую, к родственникам. А ваш папа тем временем усыпал пол в моей небольшой комнатке лепестками роз и расставлял по всем полкам и столикам белые свечи на резных, будто вырезанных из кружева, подставочках… Я вообще не знала, что он в городе. Ему нужно было уехать к больной тетке во Флориду, у которой как раз собралась вся их родня. К тетке он поехал на следующий день, а Рождество мы провели вместе, уже как жених и невеста…
— Ты никогда-никогда не жалела потом, что приняла его предложение? — шепотом спрашиваю я, глядя на свои руки, чтобы мама не видела стоящих в моих глазах слез.
Она вздыхает.
— Даже не знаю… Сказать, что жизнь у нас была, как у Христа за пазухой, конечно, нельзя. Но это нормально, иначе не бывает. Конечно, мы с папой иной раз ссорились, однажды даже расставались…
— Серьезно? — удивляюсь я.
Мама смеется снисходительно добродушным смехом. Я понимаю ее. Я для нее совсем зеленая и глупая, а она прожила целую жизнь, вырастила двух дочерей, похоронила мужа. Теперь вот готовится стать бабушкой.
— Тебя еще не было, — говорит она, — а Лауре только-только исполнилось два года — она ничего не помнит.
— Расставались?.. — недоуменно повторяю я.
— На два месяца, — спокойно говорит мама. — Я жила у родителей, папа с головой окунулся в работу. А потом явился к нам и заявил: без вас я отсюда не уйду! — Она довольно улыбается, потом слегка грустнеет. — И разница в возрасте периодами давала о себе знать, и не во всем мы друг друга понимали… — Она взмахивает рукой. — Да и много разного другого приключалось. Но папа все время меня баловал, как… дочку, малого ребенка. Мне нередко казалось, что мы все трое — его дети. — Снова смеется. — А в целом… все сложилось так, как должно было. И… нет, я ни о чем не жалею.
От ее слов мне становится еще горше. Запрещаю себе думать об Уиле, но мысли жужжат в голове, как пчелиный рой. Мой взгляд падает на недоеденный пирог. Он смотрится… ну прямо как покупной.
— А вкусно готовить ты когда научилась?
— Еще школьницей. Бабушка твердила, что каждая уважающая себя женщина должна уметь подать себя в обществе, держать в руках иголку и печь пироги.
— Почему же ты не научила нас с Лаурой хотя бы как следует готовить омлет?
Мама поводит плечом.
— Потому что времена изменились. Теперь женщина может быть такой, какой ей хочется. Я решила: если им понадобится, купят поваренную книгу и в два счета овладеют кулинарными хитростями.
Тяжко вздыхаю.
— А мне кажется, что в двадцать восемь лет уже поздновато становиться чудо-поваром.
Мама хмыкает.
— Какие глупости! Ничто никогда не поздно. Особенно для такой сообразительной девочки, как ты.
— Не глупости… Женщины теперь и в самом деле такие, какими хотят быть, но замуж зовут, наверное, в основном тех, кто может без труда испечь такой пирог, — высказываю вслух внезапно пришедшую на ум безрадостную мысль.
— Что-что? — Мама берет меня за подбородок, приподнимает мою голову и внимательно всматривается в мои глаза. — Что за бредовые идеи бродят в этой хорошенькой головке?
Громко соплю и ничего не отвечаю.
— И с чего это ты вдруг завела подобный разговор? — вдруг произносит мама.
Поджимаю губы.
— Переживаешь, что Уилфред не зовет тебя замуж? — в лоб спрашивает она, убирая руку.
Шумно вздыхаю и потупляю голову.
— Не то чтобы… а впрочем… — Резко умолкаю.
Мама треплет меня по плечу.
— Знаешь, я тоже давно об этом размышляю. Чего вам тянуть? Уже прекрасно друг дружку знаете, вроде бы и чувства проверили и убедились, что сходитесь характерами… Только я все помалкивала. Думала: не буду лезть со своими допотопными взглядами. У вас другие ритмы, другие заботы, другие ценности…
Удрученно качаю головой.
— Да мне и самой так казалось, но… — Нет. Лучше не развивать эту тему, а то и тут распушу нюни.
— Что? — спрашивает мама.
— Так… ничего. — Я твердо решаю, что про нашу с Уилфредом историю больше не добавлю ни слова.
Мама тихо вздыхает и смотрит на меня с сочувствием и любовью. Какое-то время молчим, слушая льющиеся сквозь приоткрытое окно птичьи трели.
— Как пообщались с Виктором? — вдруг спрашивает мама подозрительно беспечным тоном.
Смотрю на нее с легким упреком.
— Нормально.
— У него вправду дела или он просто постеснялся зайти к нам на чай с пирогом?
— Конечно, у него дела, — немного раздраженно отвечаю я. — По-моему, Виктор не из стеснительных.
— Хороший парень, — задумчиво произносит мама, выглядывая в окно. — Общительный и вместе с тем скромный, трудолюбивый и так заботится о бабушке… Другой давно сдал бы ее в дом престарелых, и никто бы не осудил его: молодой мужчина, слишком занят и должен в первую очередь подумать о собственном будущем… Он же…
Мне вспоминается, как, введя в записную книжку сотового Викторов номер, я пошла в дом, а он все стоял и смотрел мне вослед. К щекам приливает краска. От смущения я сильнее злюсь на маму.
— На что это ты намекаешь? — спрашиваю, вскидывая голову.
Она растерянно смеется.
— Ни на что… Просто он постоянно спрашивает о тебе… да и вообще, знаешь, мне кажется… — Она взмахивает рукой. — Нет, ничего. — Извинительно смеется. — Это я так. Только не подумай, что я мечтаю вас свести.
— Еще чего! — вспыхиваю я.
Мама приподнимает руки.
— Ну-ну, не сердись. Я же говорю: ничего такого у меня и в мыслях нет. Виктор — славный парень, но Уилфред… роднее, что ли. И тоже отличный человек. Жизнь без него… теперь даже сложно представить.
— Мне тоже. — Я испытываю боль, но стараюсь скрыть это.
— Подогреть чай? — спрашивает мама.
Смотрю на часы и качаю головой.
— Нет, спасибо. Мне пора.
Я надеялась, что благодаря общению с родственниками успокоюсь и явлюсь на встречу с Уилом вполне готовая к серьезной беседе. Но сногсшибательная весть Лауры, неожиданная встреча с Виктором и разговор с мамой меня лишь пуще прежнего взбудоражили, поэтому я сажусь за столик напротив Уила, сама не своя от беспокойства.
— Привет, детка! — Он откладывает распечатки, изобилующие формулами, приподнимается, наклоняется над столом и чмокает меня в губы. — Как дела?
