Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
Она легко опустилась на подушку, налила из серебряного кофейника кофе в тонкую фарфоровую чашечку и заговорила…
– Мое имя – Сафия. Вы сразу поняли, что я не испанка. Да, я из иудейской семьи. Мои предки были изгнаны из Испании, как я вам уже говорила, более ста лет назад, по указу короля Фердинанда и королевы Изабеллы.
– Но за что же?
– О, всего лишь за то, что исповедовали иудейскую веру.
– И все же вы поете испанские песни и передаете из поколения в поколение испанский язык! Это странно!
И тотчас я подумала, что ничего странного в этом нет. В Испании меня держали в заточении, много раз мне угрожала опасность, но когда я услышала здесь, вдали от Испании испанскую речь, слезы навернулись на мои глаза.
– Многих из тех, кто исповедовал иудейскую веру, сожгли на кострах, – продолжала между тем моя собеседница. – Многие были казнены. И у всех было отнято имущество.
– Но неужели никак нельзя было спастись?
– О, можно было. Надо было только отречься от своей веры.
– Но если они так любили Испанию, почему же они этого не сделали? Это было так тяжело?
– Вероятно. Мне это оказалось легко. Я мусульманка.
– Но как же это произошло?
– О, моя история очень проста. Я родилась в этом городе, в семье бедного торговца-иудея. У меня было пятеро сестер. Родители не имели возможности покупать нам красивую одежду и украшения. На свадьбах и разного рода женских собраниях мы тихо жались у стены и ловили насмешливые и сожалеющие взгляды. Единственным нашим истинным развлечением было посматривать в окно из-за занавесок. Конечно, особенно нас занимали проезжающие мимо мужчины. Я заметила, что иудеи принуждены держаться робко и несмело, им запрещено носить красивую одежду, богато украшенное оружие и ездить верхом на горячих конях. Я твердо решила, что за иудея замуж не выйду.
Однажды утром я подошла к окну в каком-то странно приподнятом настроении. В комнате, где я спала с сестрами, стоял цветочный горшок. И как раз сегодня я украдкой сорвала только что расцветший цветок гвоздики. Собственно, старшая моя сестра заранее сказала, что цветок достанется ей, и она воткнет его в волосы. А я вот взяла да и сорвала его потихоньку. Сестра досадовала, однако я уверяла ее, что цветок просто еще не расцвел.
Но что же было делать мне с моим цветком? Украсить волосы я не могла, ведь сестра сразу заметила бы. Но мне вдруг показалось, что этот цветок принесет мне счастье. Пряча его в складках платья, я подкралась к окну.
И – о чудо! – по нашей узкой улочке медленно проехал всадник. Не знаю, почему так случилось. Прежде я видала и более молодых, и более красивых мужчин. Но именно этот человек с его рыжей бородкой и раскосыми глазами завладел моим сердцем. Я приподняла занавеску и бросила ему свой цветок. И еще совершила ужасное, чего прежде не совершала: я сделала так, чтобы он увидел мое лицо.
Он поднял глаза и зорко посмотрел на меня.
В ужасе я опустила занавеску и убежала в комнату.
Весь день я чувствовала себя преступницей. И на другой день не осмелилась подойти к окну. Так прошло три дня. Я сама не знала, что же меня тревожит. Ведь о моем проступке никто не знал и не мог узнать. Но мне стало душно в нашем тесном жилище, где только и слышались молитвы отца да бесконечные жалобы на непреходящую нужду.
Но на четвертый день одна из сестер сказала мне:
– А ведь тебя сватали.
– Кто же? – сердце мое отчаянно забилось.
– Угадай! – лукавила она.
Я назвала несколько имен соседских юношей, о которых знала, что их намереваются женить.
– Нет, нет, не угадала, – смеялась сестра, – Не угадала.
– Но скажи мне, скажи!
– Да что ты так всполошилась? Или замуж невтерпеж? Так ведь перед тобой еще две старшие. Прежде чем их не выдадут, нам нечего и думать о замужестве. А где отец возьмет деньги нам на приданое? Так что, видно так мы и пропадем, умрем старыми девами, нянча из милости чужих детей.
– Но скажи же, кто сватался за меня?
– Приходила сваха от богатого турка. Я все слышала. Разве что-то можно утаить в нашем ветхом домишке! Он морской разбойник и хотел взять тебя без приданого и даже обещал дать отцу денег.
Я не сомневалась, что знаю, о ком идет речь.
– А отец? – спросила я с замершим сердцем.
– Что отец! Отец сказал, что лучше умрет, чем отдаст дочь иноверцу.
Мне показалось, что я сейчас умру. Я убежала в наш тесный внутренний дворик, упала на землю под чахлым ореховым деревцем и зарыдала.
Мне казалось, моя жизнь кончена. Но тут любовь породила во мне решимость, прежде мне неведомую.
«Я убегу из дома!» – подумала я.
Но Стамбул – огромный город, и я его совсем не знала. И я даже не знала, как зовут этого человека.
«Нет, убегать глупо. Я его не найду. Что же тогда?»
И мне пришло в голову самое простое: снова стоять у окна и ждать. Нет, не может он так скоро забыть меня.
И вот несколько дней подряд я не отходила от окна. Но он так и не появился.
Я тосковала и плакала по ночам.
Но однажды ночью страшные крики раздались в нашем доме. Мать и бабка вопили отчаянно. Отец причитал. Сестры кричали в ужасе. Какие-то люди в черной одежде и с закрытыми лицами ворвались в наш дом. Поднялась суматоха. Но оказалось, опасность грозила только мне. Один из разбойников подхватил меня на руки и понес прочь из моего родного дома. Я громко закричала. Но он чуть приоткрыл лицо, и я узнала его!
Хайреттин привез меня на коне в свой дом, где я в ту же ночь стала его женой.
– А твои родители? – спросила я.
– О, судьба их устроилась. Хайреттин дал моему отцу столько денег, что тот смог удачно выдать замуж всех моих сестер.
– А как же то, что ты стала женой иноверца?
– Отец примирился с этим.
– Но если бы так же легко примирялись его предки, вы бы и до сих пор жили в Испании, о которой тоскуете.
– Должно быть, король и королева Испании не были так щедры, как мой Хайреттин, – задумчиво произнесла моя собеседница и вдруг рассмеялась нежным, словно колокольчик, смехом. – Ах, госпожа, в жизни столько странного, противоречивого. Вот, например, моя товарка Катерина. Она родилась далеко отсюда, в русских землях. Там она была рабыней, ее можно было купить, продать, жестоко избить, ее господин мог приказать ей стать его наложницей, и если бы она отказалась, он вправе был убить ее. Он продал ее одному из приятелей Хайреттина, купцу, который торгует с русскими. Казалось бы, что ей оплакивать, о чем тосковать? Но слышали бы вы, как она плачет о своей родине, где четверть года падает с неба холодный снег, и где ее купили и продали.
– Это не та ли высокая, русоволосая?
– Да, она. А вот Ганна, худенькая и тоже со светлыми волосами. Она полячка. Польское королевство давно враждует с русским царством. Казалось бы, здесь, в этом доме, мы равны. Однако Ганна не упускает случая похвалиться перед бедной Катериной знатностью своего рода, храбростью польских воинов и богатством своего отца, которое то ли было, то ли не было. Если ее отец был так уж богат, зачем же приехал сюда, перешел в правую веру и отдал свою дочь Хайреттину, и за большие деньги!
