Жаклин Брискин - Все и немного больше
Как ни странно, но Алфею, столь болезненно реагирующую на оскорбления, эти грубые слова лишь возбудили. Джерри продолжал ухмыляться. И тогда она улыбнулась ему улыбкой молодости.
Он взял ее за руку.
— Ты выглядишь блестяще, — сказал он. — Самая шикарная женщина в Нью-Йорке.
Не сговариваясь, они пошли по тротуару, пробираясь сквозь толпу.
— Последнее, что я слышала о тебе, это твое увлечение Рой Уэйс. От нее ты тоже избавился?
— Что значит «тоже избавился»?
Они пересекали Пятую авеню. Поодаль, в парке, выстроились в ряд экипажи, лошади которых были покрыты попонами.
— Ты сбежал от меня, — пояснила она.
— Черта лысого сбежал! — сердито возразил он. — Мне нужно было сообразить, что они не будут увязывать обвинение с тобой.
— Они? Обвинение? Со мной?
— Полиция уже ждала меня, когда я пришел домой… Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия… Была чертовски удобная ситуация для твоих родителей — японцы еще не подписали капитуляцию, а прессу не допускают на заседания военного суда… Так что я мог здорово загреметь… Мне светило двадцать лет каторжной тюрьмы, если бы не капитан Вольдхайм… Умнейший адвокат, этот Вольдхайм! Он подвел базу, что я стал психом на почве военных потрясений. И мне всего-то пришлось провести год в военной психушке.
Горестная гримаса, исказившая его лицо, неожиданно подействовала на Алфею, и она покачала головой, выражая сочувствие Джерри Хораку. А в голове у нее билась ликующая мысль: он не бросил меня, он не сбежал от меня!
— Не подумай, что я жалуюсь, — добавил Джерри, когда они входили в парк. — Я не знаю, какую удавку они накинули на бедного старикана Генри, но, должно быть, это было что-то кошмарное.
На какой-то момент Алфея замедлила шаги под тяжестью мучительного воспоминания. Генри Лиззауэр был на ее совести. Но откуда обезумевшей семнадцатилетней девчонке было знать, что этот немецкий беженец способен на самоубийство?
Неподалеку старуха в мужском пальто жарила каштаны на жаровне, от которой поднимались клубы дыма. Джерри купил пакет жареных каштанов, облупил один, подул на него и сунул Алфее в рот.
Они шли под ледяным, порывистым ветром, ели каштаны и молчали.
Джерри смял пустой пакет и выбросил в мусорную урну.
— Почему ты вдруг решила, — заговорил он, — что я совершил гадость по отношению к тебе?
— Я приехала к твоему дому и целый день ждала тебя возле него. Наконец подъехала блондинка и сказала, что ты уехал из города.
— Какая блондинка?
— Разве ты не оставался с женой друга?
— Берт уезжал на неделю, и у него никогда не было жены… Почему ты поверила в этот обман? Алфея, я был настолько без ума от тебя, что не стал бы смотреть, если бы сама Рита Хейворт сняла передо мной штаны и начала крутить задницей.
— Но женщина поднялась с покупками на крыльцо дома…
— Не знаю… Она там не жила.
— Она держалась как у себя дома… И потом, откуда она могла знать о тебе?
— Сам удивляюсь. — Он увернулся от трехколесного велосипеда, на котором несся навстречу краснощекий мальчуган в испачканной снегом одежде. — Может, это твои родители наняли кого-то в Голливуде.
— Актрису, которая должна была сбить меня со следа?
— Другого объяснения нет.
— Да, они могли придумать такую роль, — согласно кивнула Алфея.
— Когда меня освободили, ты уже была замужем за Тосканини.
— Фирелли, — машинально поправила его Алфея. Она подумала о причине брака, длившегося с апреля по декабрь, — в ее утробе находился ребенок идущего рядом человека — и слегка отстранилась от Джерри. Она не могла допустить, чтобы кто-либо, пусть даже сам Джерри, узнает, кто отец Чарльза. Чарльз — это нечто сокровенное. Ее ребенок. И более ничей.
Я не скажу Джерри — никогда, подумала она.
Налетел ветер, взъерошил мех, проник под шубу.
— А-а, какой смысл ворошить все это? — проговорил Джерри. — Что прошло, то прошло.
Он положил руку ей на талию — невысокий, коренастый мужчина в черной кожаной куртке и линялых джинсах — и притянул к себе стройную, элегантно одетую женщину в дорогих русских мехах. Алфея наклонилась к нему, и дуновение ветра донесло аромат духов до его лица. Они прибавили шагу.
Алфея подстроилась под шаг Джерри.
Они подошли к развилке, и Алфея свернула направо.
— Мне в эту сторону, — сказала она.
— Боже, как легко с тобой!.. Ты единственная из известных мне женщин, которая не способна заговорить человека до смерти… Ты живешь в Нью-Йорке?
— У меня здесь квартира… А ты?
— В Лос-Анджелесе. Я здесь потому, что галерея Лэнгли организовала мою персональную выставку.
— Лэнгли? Внушает уважение…
Когда они вошли в вестибюль, теплый воздух обжег щеки Алфеи. Взглянув в овальной формы зеркало и увидев необычный для себя румянец, она вспомнила, как смущенно и горячо Рой в «Патриции» рассказывала ей о Джерри.
— Ты мне так и не сказал, чем все закончилось у тебя и Рой Уэйс, — проговорила Алфея. — Ты видишься с ней?
— Мы женаты, — ответил он.
Какая-то адская буря пронеслась у нее в голове.
— Прямо как в романе, — беспечным тоном произнесла она. — Ты и Рой.
Швейцар вызвал лифт.
— Алфея, — тихо сказал Джерри, — были некоторые обстоятельства…
— Ни к чему исповедоваться. Я не священник.
— Моя женитьба на Рой — это нечто совсем другое, — добавил он.
Она спала со многими женатыми мужчинами, не испытывая при этом ни зависти, ни вины перед обманутыми женами. Она и Рой провели вместе несколько лет, этого не изменишь, но что из того? Почему же ее душит приступ жестокой ревности, какой-то отчаянный, жгучий стыд?
Бронзовые двери лифта открылись.
Когда они поднимались на лифте, Алфея положила руки на талию Джерри и прижалась горячей щекой к его щетинистой щеке.
— Да, это имеет значение… Но я ничего не могу поделать с собой.
По другую сторону опущенных белых льняных штор ветер швырял крупкой в стекло, но в комнате было тепло, а огонь в камине разгонял призрачную мглу. Алфея пододвинулась к Джерри поближе, прижалась к нему обнаженным телом. Пробило шесть, они провели в позолоченной кровати пять часов.
Джерри загасил сигарету и повернулся, чтобы обнять Алфею обеими руками.
— Ты, наверно, решишь, что я слишком загибаю, но я скажу: ничего в моей жизни не было более правильного, чем это — вот так лежать сегодня с тобой.
— Я верю тебе, — сказала она. Безграничная уверенность, которую он сумел ей внушить, позволила ей признаться: — Я рада, что тебе так хорошо с Рой.
