Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"
Его соседи по спальне находили забавным наблюдать, как тринадцати- и четырнадцатилетние девочки краснеют и волнуются, когда Том смотрит в их сторону, и попросту комичным, когда одна из них спотыкалась на ровном месте и падала на лицо. Это было не так смешно для Тома, который как присутствующий староста должен был сопроводить её в больничное крыло под вздохи и зависть одноклассниц. Возможно, они думали бы иначе, если бы Том был не просто равнодушен к их ухаживаниям, ведь более чем несколько девушек были чистокровными, а все их четверо бабушек и дедушек — волшебными. (Они не были из «Священных двадцати восьми», те девушки могли выглядеть, но они никогда бы не стали настолько дерзкими, чтобы позволить себе брак с человеком с магловским именем, который в лучшем случае был полукровкой.)
Нравилась ли ему Гермиона?
Было много способов ответить на этот вопрос, потому что чувства Тома к ней были… Сложными.
Он наслаждался её обществом, не ожидая платы или обязательств. Время, проведённое в присутствии Гермионы, было полной противоположностью скучным вечерам, которые он отбывал в кабинете Слагхорна, притворяясь благодарным и приятным, пока одним глазом следил за песком в песочных часах, отсчитывая минуты до вежливого ухода.
Он также находил её привлекательной на глубоко бессознательном уровне, чего не замечал приблизительно до последнего года. В этом не было никакого волоченья, но когда Гермиона заплела волосы в косичку и перекинула её через плечо, взгляд Тома сразу же привлекли маленькие бугорки на её шее, когда-то скрытые, но теперь открывшиеся. Один, два, три, четыре — он пересчитал их, равноудалённые кости позвоночника, прежде чем они скрылись под белым накрахмаленным воротничком её форменной блузки. Это было манящее зрелище, выходящее далеко за рамки вульгарности простого возбуждения: он был одновременно очарован и недоволен подтекстом, который содержала такая демонстрация.
В итоге он заключил, что она ему нравилась, хотя он ещё не знал до какой степени. Он чувствовал, что если бы Гермиона завела дружбу с кем-нибудь ещё, кроме него, у неё никогда не было бы такой же глубинной связи, какая была у них с Томом. Она бы растратила себя с кем-то ещё, а Том прожил бы всю свою жизнь, не зная своего Контраста, и это было настолько ужасающее осознание, что он с трудом заставил себя его осмыслить.
Это привело его к последнему вопросу:
(Который, пожалуй, был последним вопросом и Нотта.)
Нравился ли он Гермионе?
Конечно, нравился — она это говорила ему раньше и не раз.
Но как далеко это заходило? Было ли это в такой же мере, насколько нравилась ему она? Больше ли, меньше ли?
Объективно, это не имело значения, но он не мог ничего поделать с любопытством. Было глупо так сильно волноваться из-за этого, как магловские девочки в приюте Вула, когда они по одному выдёргивали лепестки ромашек и играли в игру «любит — не любит».
Хотя он не переставал задаваться вопросом, находит ли Гермиона его привлекательным в ответ. Он знал, что другим девушкам нравится смотреть на него, восхищаться его шелковистыми волосами, проникновенными глазами или чем-то ещё.
(Серьёзно, у них не было занятий получше? Ну, например, учиться магии?)
Гермиона была во всех смыслах отличной от этих случайных хихикающих третьекурсниц, многие из которых слишком боялись даже слово ему сказать. Если бы он расстегнул свой воротник и показал свои шейные позвонки, понравилось бы ей? Или, может, ей вместо этого нравились его колени? Она становилась такой смущённой, когда касалась его колен с того утра в прошлом году в алькове рядом с кабинетами клубов.
Кто-то покашлял.
Том моргнул.
Он посмотрел вниз. Он написал «КОЛЕНИ» на странице с записями, где перечислены уступки, о которых договорились Министерство магии и Народ гоблинов в Договоре 1755 года.
Вокруг него ученики пускали слюни на парты, играли в «виселицу», делали домашние задания для другого урока или, как в случае с одним гриффиндорцем, спали, надев очки, зачарованные, чтобы они выглядели как открытые глаза.
Было ли возможно получить «превосходно» на Ж.А.Б.А. истории магии, не показавшись ни на одном из занятий? Почему история магии была обязательным предметом для С.О.В., когда мало кто стремился продолжить обучение на уровне Ж.А.Б.А., и, в отличие от заклинаний или нумерологии, ни один работодатель не искал хорошие оценки по истории в школьном аттестате? В магловском мире такая расстановка, скорее всего, была бы вызвана вмешательством группы интересов или политического лобби, которое хотело завысить плату за обучение или впарить учебники.
Над этими вопросами размышлять было интереснее, чем над остальной частью лекции, в которой подробно рассказывалось о прогрессивной ставке налога Министерства на артефакты, изготовленные гоблинами.
Арахис умер на второй день рождественских каникул.
Том проверял Арахиса каждое утро, прежде чем отправиться на уроки, поэтому для него не было неожиданностью открыть обувную коробку и увидеть мёртвую крысу вместо живой.
Он взял бархатную обёрточную ткань, в которой был его рождественский подарок от Лестрейнджа — серебряная брошь для плаща в форме змеи с парными запонками для манжет, которыми можно было застегнуть рукава мантии, чтобы освободить руки для дуэли, — и обернул её вокруг жёсткого, свернувшегося клубком тела крысы. Крыса вернулась в коробку из-под обуви, которую он закрыл крышкой.
Том надел свой зимний плащ, перчатки и шарф, широко шагая по пустым коридорам, не встретившись ни с одним из учеников, даже портреты ещё спали в этот утренний час. Он поднялся из подземелья и вышел на морозный воздух рассвета Хайленда.{?}[Регион в Шотландии на территории Северо-Шотландского нагорья, где расположен Хогвартс]
Земля была белой от снега, лес молчаливо зловещим, а ступени из резного камня, спускающиеся к краю озера, скользкими и коварными. На замёрзшей поверхности воды скопились сугробы. Кроме свиста ветра и лязга незакрытой ставни в лодочном сарае неподалёку, не было других звуков, которые могли бы нарушить мрачное событие первых похорон Тома.
Он, конечно, видел мёртвые тела и раньше.
Жертв индустриальных происшествий и аварий на дорогах, случайный труп, выловленный из мрачных глубин Риджентс-канала, младших детей в приюте, кто был наиболее восприимчив к пневмонии и коклюшу. Вне приюта он слышал разговоры о самоубийствах, которые совершали безработные мужчины, попавшие в тяжёлые времена, и падшие женщины, предпочитавшие смерть позору. Но это были люди, чей уход из жизни не требовал ни службы, ни надгробия: большинству из них даже не досталось гроба, только простыня и яма в земле, которую они делили с несколькими другими случайными телами, что было сделано по щедрости местного районного совета.
Когда он был ребёнком, он размышлял, там ли оказалась его мать. Он даже не знал её имени — то немногое, что он знал о своем происхождении, ограничивалось его именем и фамилией, а также предположениями, которые он делал в течение многих лет: что его особые «таланты» были наследственными, что было хорошее объяснение, почему его отец отсутствовал при рождении Тома и смерти его матери, и что его внешность должна была откуда-то взяться.
Ничего из этого теперь не имело значения, когда Том знал, что он волшебник, и был достаточно взрослым, чтобы больше не нуждаться в родителях: он обладал навыками, позволявшими ему самому зарабатывать на жизнь и вести хозяйство. Он создал свои собственные воспоминания, которые стоили того, чтобы их хранить, и они были на порядок выше пустых мечтаний о вещах, не имеющих под собой никакой основы, как бы сильно он ни желал, чтобы они оказались правдой, когда ему было пять лет, и он пытался заглушить звуки кашля других сирот, укладывающихся спать.
Но вернёмся к похоронам…
Что люди обычно говорят на похоронах?
Опыт похорон Тома ограничивался наблюдением за ними издалека, когда сироты ходили в церковь, а он проходил мимо скорбящих в чёрном по дороге обратно. Он не был в церкви с… 1937 года. К тому времени он был уже достаточно взрослым и начитанным, чтобы спорить с настоятельницей о богословии, но вместо того, чтобы попытаться возразить, она сдалась и позволила ему проводить воскресное утро так, как он хотел.