Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Он считал свой значок прессы более значимым достижением, чем значок старосты, который ему достался за подлизывание к преподавателям последние четыре года в дополнение к заработку всех очков факультета за сданную вовремя домашнюю работу и знание ответов на все вопросы на уроках, что было примерно как получить награду за мойку посуды после ужина или смывание туалета после «дел». Это было настолько не-достижение, что он представил себе всеобщее выражение шока и ужаса, если он запустит значок в озеро и откажется от титула старосты посреди Большого зала.

Но те образы никогда не будут претворены в реальность: Том запер их в своём воображении, и, когда пришло время, он принял значок старосты с любезной улыбкой и притворной скромностью.

Не считая обязанностей старосты, у него было достаточно много привилегий, чтобы это стоило неудобств. Например, он мог слоняться по коридорам после отбоя, и никто не смел его отчитать.

Это была вторая вещь, которая омрачала его новый титул старосты.

Когда Том учился на первом курсе, и стены Хогвартса были пределом магического мира, насколько ему было известно, он мечтал стать старостой. Он хотел получить власть, полномочия и возможность изгонять людей из многочисленных потайных альковов и не предназначенных для посещения классных комнат, потому что их можно было использовать для более важных целей, чем место встречи для любовных утех различных старшекурсников.

Возможно, это было мелочно, но он был ребёнком, и его кругозор тогда был узким и упрощённым, с ограниченным представлением о том, какие инструменты ему доступны. На первом курсе были только он сам, Гермиона и Арахис.

Но плохое здоровье Арахиса подпортило ему настроение. Он предвкушал, как будет бродить по коридорам со своим верным приспешником в кармане, вынюхивая нарушителей комендантского часа, злостных контрабандистов и влюблённых дураков. Проверять те уголки замка, которые раньше были ему недоступны: кухни, прачечную, кабинет смотрителя — куда же деваются все монеты, закатившиеся под диваны? — и Общие гостиные других факультетов Хогвартса.

(Если бы не библиотека в Общей комнате и свобода посещать Гермиону вне уроков, Рейвенкло бы его разочаровал. Он вернулся после того Рождества, чтобы посмотреть, улучшились ли головоломки, но нет.)

Вместо послушного и зависимого Арахиса Тому досталась мисс Сидони Хипворт в качестве патрульного партнёра.

Хипворт укладывала свои волосы в жёсткие, закрученные блондинистые локоны, сделанные милостью заклинаний, а не природой, в отличие от естественных пушистых кудряшек Гермионы. Хипворт не была такой помпезной и заносчивой, как Эверард, или праздной, как Чаффли, Саммерс и Престон. Он слышал, что семья Хипворт заработала, а не унаследовала своё небольшое состояние, и поэтому она понимала ценность усердия. Но, к досаде Тома, его проявление в Сидони Хипворт выражалось в бесстыдных попытках социального восхождения. Она была в чéтверти лучших учеников их года по оценкам, и он помнил, что она несколько раз просила стать его партнёршей по зельеварению, пока Том не начал оставлять свою сумку на свободном месте. Его обычными партнёрами по зельеварению были Лестрейндж и Эйвери, которые восполняли своё невежество готовностью исполнять приказы. Помимо этого, они могли разминать слизней и удалять кости из летучих мышей без брезгливости к крови.

Очевидно, девчонка пробилась в столь желанное пересечение между «приемлемыми академическими результатами» и «заметными семейными связями», чего оказалось достаточно, чтобы убедить профессора Слагхорна признать её существование, вплоть до того, что он вручил ей значок и запомнил её имя. Том утешался тем, что существование Хипворт не произвело на Старину Слагги столь сильного впечатления, чтобы заслужить приглашения на званые ужины в «Клуб слизней». Том не мог терпеть её до бесконечности: она даже не годилась на роль одной из его «друзей».

(Если бы не плохое состояние здоровья Арахиса, Том бы задумался о новом розыгрыше в спальне девочек, с надеждой, что публичное унижение заставит мисс Хипворт передать свой значок старосты кому-то другому, менее раздражающему.)

Том держал Арахиса в обувной коробке под кроватью, устланной перьями из чьей-то подушки и полотенцем из общей ванной.

Нотт заметил, как он выходил с ним из уборной, и спросил о нём:

— Староста с неутверждённым питомцем? Не собираешься назначить себе наказание?

— У меня есть записка с разрешением от заместителя директора, — сказал Том, пробираясь мимо Нотта с обувной коробкой в руке. — Я могу заводить любого питомца, какого пожелаю.

— И ты завёл крысу? — глаза Нотта расширились от недоверия. — Ты мог завести змею! Почему ты не завёл змею?

«Потому что змеи норовистые и скучные», — подумал Том. Он не понимал, почему члены его факультета так им поклонялись. Они были неплохим символом или геральдическим животным — и если ему нужно было выбирать, то змея была гораздо лучше барсука, — но в реальности большинство пород змей были достаточно унылыми и занятыми своими базовыми потребностями.

Том разговаривал со змеями, когда они с другими сиротами выезжали за город. Всё, чего хотели змеи, — еды и тёплое место для ночлега. Том мог представить, как он тратит время, чтобы построить и зачаровать идеальный подогреваемый террариум для домашней змеи, а затем она его будит посреди ночи, потому что хочет настроить температуру. Змеи могли быть такими же бездушными, как кошки, но, по крайней мере, обычная прирученная кошка обеспечивала некое подобие домашнего уюта.

— Потому что я не захотел змею, — сказал Том. Он попытался протолкнуться мимо Нотта, чтобы подойти к двери, но мальчик не сдвинулся.

— Ты уверен, что ты должен был попасть в Слизерин, Риддл? — спросил Нотт, скрещивая руки на груди. — Может, остальные и не заметили, а вот я — да. Ты делаешь сомнительные выборы, и это видно: ты пригласил эту девчонку Грейнджер в наш клуб, а потом стал волочиться за ней, как помешанный щенок. Это заставляет меня задуматься, действительно ли ты слизеринец. Может, тебе стоило попасть в Рейвенкло. Или в Хаффлпафф.

Том встал как вкопанный. Его пальцы сжали коробку: он мог слышать шуршание внутри, потому что Арахис проснулся и заёрзал. Нотт пытался его спровоцировать. Нотт всегда был более проницательным, чем другие мальчики, которые видели новые заклинания и новаторские магические трюки и не задавали вопросов о человеке, их предоставляющем. Нотт был молчалив: он смотрел и наблюдал, и, несмотря на то, что он не озвучивал свои мнения, как другие мальчики на первом курсе, держался на расстоянии от Тома. Их отношения потеплели после Случая со Шкафом на третьем курсе, и, хотя Нотт стал проявлять наружное уважение, он всё равно предпочёл оставаться отвлечённым и замкнутым, даже когда остальные мальчики стали ближе как группа.

Если бы Тому надо было пересчитать слизеринцев, которые действительно носили в себе черты, ценимые Салазаром, Нотт был бы одним из очень немногих.

— Это же не о том, какого питомца я выбрал? Это о Грейнджер.

— Та речь, которую ты толкнул о специальных привилегиях и исключениях, — сказал Нотт, сужая глаза и поджимая губы в издевательской усмешке. — Это было о ней, не так ли?

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Хватит, Риддл. Ты знаешь, о чём я говорю, — презрительно сказал Нотт. — Ты не знаешь, как это выглядит? Как ты ведёшь себя рядом с ней? У тебя есть талант и амбиции, и мы оба это знаем — Слагхорн уже выбрал тебя победителем. Ты будешь кем-то важным, когда покинешь это место. Но я не понимаю, почему человек вроде тебя тратит своё время и потенциал на погоню за юбкой, тем более такой, как она. Неизвестно, что за гадость течёт в этой кро…

Том почувствовал, как поднимается его гнев, воздух становился тяжёлым и удушающим, тёплое покалывание пробежало по его конечностям к кончикам пальцев. Его пальцы зачесались, горячее давление нарастало в его глазницах, и он мог слышать глухие удары своего пульса, грохочущие в ушах.