Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Чашки и зубные щётки на полке над раковиной задрожали. Тюбик лосьона для волос скатился с края раковины и упал на пол. Том придержал коробку сгибом своего левого локтя, пока его правая рука поднялась, как будто совершая акт божественного благословения.

Том щёлкнул запястьем.

Дверь ванной комнаты захлопнулась с громким ударом, и следом Нотта отбросило назад, пока его спина не коснулась деревянной двери, ручка которой впилась ему в почки и с громким «вущ» выпустила весь воздух из лёгких.

Нотт хрипло дышал.

Том вытащил свою палочку из внутреннего кармана мантии, ступая вперёд по зелёному кафельному полу.

Когда Том был на расстоянии вытянутой руки от Нотта, кончик его тисовой палочки коснулся горла мальчика, выводя сложный узор петель вокруг его ключицы и кости грудины поверх безупречного форменного джемпера.

Это было заклинание, которое он узнал из учебника по целительству из семейной библиотеки Розье. Оно было создано для полевых операций и неотложной медицинской помощи, оно закупоривало кровеносные сосуды и замедляло биение сердца, чтобы сократить потерю крови, пока целитель закрывал открытые раны и ждал действия зелья, восполняющего кровь. Это не было ни Тёмной магией, которая оставляла следы использования на палочке волшебника, ни чем-то полезным для быстротечных дуэлей, но оно было полезным здесь и сейчас. Том опробовал его на козах Старины Аба летом, пока он держал их глаза открытыми и заставлял не двигаться.

Он чувствовал то же, что и они, и, хотя это не было опасно, если, согласно книге, у человека не было предрасположенности к сердечным заболеваниям, всё равно было невероятно неприятно. Он мог бы описать это ощущение как нечто сродни задержке дыхания, но это было бы преуменьшением: для здорового человека, в организме которого не было восстанавливающих зелий, сужение артерий было похоже на то, как если бы его держали вверх ногами в тёплой воде и медленно лишали воздуха.

— Они называли меня «грязнокровкой» в первый год, если ты помнишь, — тихим голосом заговорил Том, опуская взгляд в глаза Нотта. Зрачки были расширены, вокруг радужной оболочки виднелась белая склера, а дыхание хрипело в горле. — Ты никогда этого не говорил, но я знаю, что ты слышал их и думал так же. Ты и все остальные. Тогда моё имя ничего не значило, моя магия была случайностью, моя кровь была испорченной. Но, интересно…

Том наклонился ближе и упёр свою палочку в грудь Нотта:

— Если бы мы посмотрели на твою кровь, какого бы она была цвета? Была бы она того же оттенка и консистенции, что и моя, или даже Грейнджер? Ты знаешь, что я думаю?

Думаю, разницы не будет. Мы всегда можем проверить, если ты хочешь убедиться.

Том отстранился на пару дюймов и выкрутил свою руку в обратном направлении, отменяя заклинание. Нотт втянул медленный, хриплый вздох между стиснутыми зубами.

— Причина, почему я «трачу своё время», как ты это называешь, на Грейнджер, — сказал Том будничным тоном, пригвоздив Нотта взглядом. Том почувствовал, как по позвоночнику пробежал зуд чужого беспокойства, переросшего в острую тревогу, которая подкатила к горлу, словно желчь…

А затем на него обрушилась череда образов: нависшая тень в углу глаза, огромный отполированный стол в комнате, освещённой свечами, маленький мальчик и царственный серо-белый волкодав, спрятавшийся под столом, покрытая венами рука, перелистывающая ломкие и пожелтевшие страницы старой книги…

Он моргнул, и картинки исчезли.

— Это потому что она понимает значение преданности, — продолжил Том, решая изучить этот странный эпизод в другой день. — Собственно, именно это и делает её исключительной и достойной моего времени — это никогда не было связано с именем, или кровью, или полом. Видишь ли, Нотт, у меня нет свободного времени для тех, кто менее чем предан мне. А тот, кто предан, кто докажет, что он достоин? Я дам им любые привилегии, какие захочу. Это, как я понимаю, и есть признак разумного руководства. Если ты чему-то научишься из нашей небольшой беседы, то, надеюсь, именно этому.

Несколько взмахов палочкой, и воротник Нотта расправился, морщинки ушли с его мантии с мягким облаком пара. Сам Нотт был бледнее обычного, его кожа стала липкой от пота, он осел на пол, но Том ничего не мог с этим поделать. Он отлевитировал мальчика в сторону от двери ванной.

Прежде чем открыть дверь, он на мгновение поправил коробку из-под обуви, которая всё это время была у него под мышкой, и убедился, что её содержимое в полной сохранности.

Лестрейндж и Розье, возвратившиеся в спальню за то время, пока Том беседовал с Ноттом, повернулись, чтобы посмотреть, как открывается дверь ванной.

Розье сидел на своей кровати, разворачивая зелёно-серебряный слизеринский шарф, стёганые кожаные перчатки и шерстяной плащ, лежащий на покрывале. Его шнурки были наполовину развязаны, а кожаные язычки — вытащены, открывая зелёные носки с трепещущими золотыми снитчами. Лестрейндж был в процессе переодевания, его джемпер с номером в команде наполовину натянут ему на голову, в белых забрызганных грязью бриджах для квиддича с тяжёлыми накладками, пристёгнутыми к коленям и голеням. Очевидно, они вернулись с поля для квиддича, где Лестрейндж играл, а Розье болел.

Том стоял в проходе с непроницаемым выражением лица. За ним Нотт неуверенно поднимался на ноги.

Глаза Розье устремились на Лестрейнджа, а затем снова на Тома:

— Что-то произошло, пока нас не было?

— Нотт съел что-то, что не подошло ему.

Нотт ничего не сказал.

— Пожалуй, лучше оставить его одного ненадолго, — Том обернулся через плечо на Нотта, который и впрямь выглядел достаточно болезненно. — Если вам нужно воспользоваться уборной, вы можете пройти через коридор и попросить четверокурсников. Блэк и Мальсибер пустят, если вы постучитесь в их дверь.

— А-а-а, — Лестрейндж простонал. К этому времени он стащил свой джемпер через голову. — Почему ты не можешь просто снять очки, как нормальный человек, Риддл? Я хотел принять душ.

После случая в ванной Нотт установил между ними как можно бóльшую дистанцию, переместившись со своего обычного места за факультетским столом и оказавшись на границе с четверокурсниками. Мальсибер, который присоединялся к пятикурсникам ещё с прошлого года, занял освободившееся место Нотта. Орион Блэк приходил и садился куда хотел: как наследник знатной семьи, он был близким родственником многих старшеклассников, и его приглашали за разные места за столом каждый день.

Вынужденная дистанция Нотта не останавливала его от посещения клуба по домашней работе Тома, который собирался раз в две недели и включал всех обитателей спальни пятого года. Неловкость также не останавливала Нотта от наблюдений за взаимодействиями между Томом и Гермионой в непринуждённой обстановке клуба и более формальной их общих занятий.

Это побудило Тома оценить собственные действия.

Действительно ли он уделял Гермионе особое внимание?

Да, на самом деле, уделял.

Гермиона была Гермионой. Он привык к небольшим проявлениям физической близости, которые они разделяли. Он не возражал против толчков, похлопываний и того, как она прислонялась к нему в конце последнего урока в пятницу днём. Парты были теми же самыми, которые они выбрали в первый год, но с тех пор они оба выросли, особенно Том, чьи колени теперь прижимались к парте изнутри. Контакт был неизбежен, и в нём не было ничего неуместного.

Волочился ли он за Гермионой?

Нет. Нет, не волочился.

Он считал, что «волочиться» — это то, что делали младшие девочки его факультета, надувая губы и разговаривая детскими голосами, будто у них не было гувернанток с шести лет, чтобы научить их, как подписывать друг другу карточки приглашений на танцы на официальном французском. Том перестал заниматься в Общей гостиной, потому что там всегда было несколько групп девочек, которые не делали ничего, кроме как хихикали, украдкой смотрели на него из-за учебников и подначивали друг друга подойти и задать ему вопрос об их факультативном предмете третьего года.