Влюбленный астроном - Лорен Антуан
– Так мы будем смотреть на Луну? – поторопил его Оливье.
– Ну конечно!
Оливье сел на табурет, а Ксавье устроился на раскладном стуле. Он направил телескоп на спутник Земли и настроил объектив. Оливье приложил глаз к окуляру.
– Вау! Да она же совсем рядом!
Ксавье улыбнулся – этот вечер у них удался.
– Там полно кратеров!
– Это следы ударов, – уверенно пояснил Ксавье. – Много лет назад на Луну падали крупные метеориты.
– Они взрывались?
– Конечно, они взрывались. И производили много шума, огня и пыли.
– Гениально… – прошептал Оливье.
– А теперь, если сместишь взгляд чуть вправо, увидишь звезду, которая светит ярче других. Да, молодец, правильно, – похвалил он сына, который старательно выполнял его указания. – Видишь?
– Вижу! Какая яркая! А в середине у нее блестит такой кружок…
– Это Венера, – сказал Ксавье. – Та самая планета, чье прохождение перед Солнцем так и не увидел наш друг Гийом Лежантиль, которому принадлежал этот телескоп.
– И она проходит перед Солнцем каждые сто двадцать лет?
– Да, сначала через восемь лет, а потом через сто пять и сто двадцать.
…Оливье заснул, и Ксавье тихонько прикрыл дверь в его спальню. Как ни странно, ему вдруг захотелось закурить. Когда-то давно он выкуривал по пачке «Бенсона» в день. Чего он только не перепробовал, чтобы избавиться от вредной привычки: носил специальный пластырь, жевал жвачку с никотином, запрещал себе прикасаться к сигаретам (и ни разу не продержался дольше пяти дней), пока не наткнулся на программу медитации, и она поразительным образом сработала. Женский голос помогал ему сосредоточиться на дыхании и собственных мыслях, но главное – напрочь вытеснял желание щелкнуть зажигалкой и затянуться табачным дымом. Голос оказался прав: он испытывал потребность закурить сигарету ровно шесть минут, после чего начинал думать о чем-нибудь другом. Сегодня вечером тяга к курению исчезла уже меньше чем через минуту. Телескоп по-прежнему стоял на балконе, и Ксавье опустил трубу, направив ее на дома. Первым в объектив попал балкон той женщины. Свет в квартире не горел, как и в других окнах. Но вдруг он зажегся, и Ксавье на миг зажмурился. Но закрыть глаза его заставила не вспышка света, а увиденная им картина: посреди комнаты стояла самая настоящая зебра. Голова животного была повернута к окну, и казалось, что оно пристально смотрит прямо на Ксавье. Он отпрянул от телескопа, с минуту посидел в полном замешательстве, а потом снова приложил глаз к окуляру. Зебра никуда не девалась. Вдруг рядом с ней появилась брюнетка, на сей раз без одежды. И свет в квартире погас.
* * *
По верхним клавишам клавесина полз тощий желтый паук длиной добрых двадцать сантиметров. Словно существующая сама по себе рука с неимоверно длинными пальцами, он передвигался с осторожностью, достойной индейца племени сиу. Гийом опустил кисти на нижнюю клавиатуру и заиграл Контрапункт № 1 из «Искусства фуги» Баха. С первыми же нотами этой божественной, с металлическим звучанием, партитуры, словно специально написанной под диктовку Господа, насекомое замедлило ход. Гийом смотрел на него с улыбкой.
Настройка клавесина оставляла желать лучшего; очевидно, инструмент подвергся перепадам температур, характерным для климата острова Франции. Но как он оказался в его апартаментах? Вначале он думал, что клавесин поставили в знак особого к нему расположения, однако не помнил, чтобы во время подготовки к путешествию говорил хоть кому-нибудь, что умеет на нем играть. Впрочем, это не имело значения; мелодия поднималась к небу, пробуждая воспоминания о прошлой, не такой уж короткой жизни. Родные прочили его в священники, и в сумерках в монастырской тишине его охватывало такое глубокое чувство покоя, какого он не испытывал больше никогда, разве что изредка во время наблюдений за Млечным Путем. Годы обучения в семинарии оставили в памяти запах ладана и ощущение единения с Богом, которого художники привычно изображали сидящим на облаках, пока этот образ не вытеснил другой – Христа, ходящего по земле и принявшего смерть на кресте. Одно из самых сильных впечатлений прикосновения к божественному он пережил в тот день, когда органист собора в Кутансе позволил ему сесть в пустой церкви за инструмент. Гийом играл больше четырех часов; ему казалось, что его руками движет какая-то высшая сила, и в нем крепла уверенность, что эта сила всегда будет хранить его, окружая абсолютной любовью, недоступной человеку. Несколько месяцев спустя его жизнь сделает крутой поворот: он встретит своего учителя, Жозефа-Никола Делиля, и неожиданно для себя самого целиком отдастся астрономии. Он не станет священником, или монахом, или кардиналом и уж тем более папой – он станет астрономом.
– Можешь остаться послушать, это очень красиво, – сказал он пауку.
Тот осторожно пошевелил лапками, словно раздумывал, стоит ли принять приглашение ученого.
Накануне вечером Гийом ужинал с губернатором острова Антуаном Мари Дефоржем-Буше и подарил ему небольшую подзорную трубу, изготовленную мастером Маржисье; ее линзы были в восемь раз мощнее, чем обычные. Губернатор показал ему свою коллекцию бабочек. Военный моряк, на суше он любил охотиться за этими насекомыми, которых усыплял парами рома, а самые редкие экземпляры затем накалывал на тонкие булавки. Гийома восхитили ярко-голубые бабочки с крыльями цвета лазури, окаймленными по краям темной, словно металлической полосой. Губернатор сказал, что они называются морфо.
– Туссен сводит вас в лес, господин академик. Их там сотни, вам наверняка понравится.
Они ели рагу из кабанятины; темное мясо, должно быть, очень долго томилось на медленном огне, пока не стало нежным и не приобрело копченый привкус. Губернатор объяснил, как здесь появились эти животные. В 1606 году их на этот далекий остров завезли голландцы, в чьи владения он тогда входил. На корабли грузили сотни свиней, но живыми к месту назначения прибыли лишь девять особей, которые впоследствии невероятно расплодились. Век спустя их численность вышла из-под контроля; они врывались в поселения и причиняли такие ужасные разрушения, что всем следующим губернаторам пришлось принимать меры: они выдали общее разрешение на охоту, и поголовье одичавших свиней снизилось до приемлемых масштабов. Судя по всему, нынешний губернатор продолжал отслеживать ситуацию с кабанами, отнимавшую столько сил у его предшественников. Кроме того, он демонстрировал искренний интерес к миссии Гийома, которая заключалась в измерении – благодаря прохождению Венеры – реального расстояния от Земли до Солнца. Они вели разговоры о Луне, о причинах приливов и отливов, о важности составления точных карт земной поверхности – и с военной, и с чисто человеческой точки зрения.
В тот вечер Гийом вернулся к себе в спальню и сел писать письмо жене. Достал гусиное перо, хрустальную чернильницу и зажег на балконе свечи.
«Моя возлюбленная Гортензия!
Я со всех сторон окружен красотой, но скучаю по твоей. Меня ждет свидание с планетой, носящей имя богини любви, но лишь тебя мне хотелось бы в эту теплую ночь видеть рядом с собой на балконе. Как ты знаешь, мои собратья из разных стран мира тоже желают увидеть это редкое явление: около сотни человек стремятся на встречу с Венерой. Надеюсь, что сумею не разочаровать Его Величество нашего короля и произведу самые точные измерения. Здесь у нас говорят, что корабли на Пондишери стоят у причалов, потому что политическая ситуация в этом регионе сложная, а англичане готовятся вступить с нами в войну. Пока что я думаю заняться составлением карты острова. Попутно я собираю удивительные раковины, коллекцию которых постараюсь передать в музей. Но первую мою находку я преподнесу тебе. Как жаль, что я не художник и не могу изобразить все, что видят мои глаза, ибо увиденное превосходит всякое воображение. Порой мне кажется, что я сплю наяву… В этом затерянном мире есть кабаны, похожие на тех, что рыщут по лесам Нормандии. Я представляю себе, как ты склоняешься над вышивкой, держа иголку в своих нежных пальчиках, и меня охватывает бесконечная тоска. Мне так одиноко без тебя, и постель моя так холодна, когда я ложусь в нее, мечтая о тебе. Я так ясно вижу твое лицо, твои темные локоны, рассыпанные по плечам, твой лоб цвета перламутра… Я наизусть помню овал твоих щек, твою улыбку, очертания твоих маленьких ушек, твой прелестный прямой носик… Родинки, рассыпанные по твоему телу, для меня как звезды на карте неба. Я мог бы каждую из них назвать по имени, как я называю звезды. Ты – мое небо. Моя звезда. Моя единственная.