Влюбленный астроном - Лорен Антуан
– Я должен разобрать свои сундуки и разложить вещи.
– О нет, господин академик! – возразил Амедей. – На то есть специальные люди.
Амедей упорно называл его академиком, и Гийом уже пожалел, что он больше не на «Ле Беррье», матросы которого обращались к нему не иначе как «господин астроном».
– Возможно, господин интендант, – ответил он, – но я предпочитаю заняться этим сам. Никто не будет налаживать линзы моих телескопов и никто не будет развешивать мои сорочки и жилеты. В прежней жизни я намеревался стать священником, а служители Церкви, как и солдаты, умеют самостоятельно заботиться о своем имуществе. Я сохранил эту привычку.
– Понимаю, – пробормотал интендант.
– У меня к вам одна просьба, – продолжал Гийом.
– Она будет немедленно исполнена, господин академик.
– Мне хотелось бы посетить один из ваших пляжей. Кажется, они очень красивы, а я до сих пор видел такие только на черно-белых гравюрах.
– Что ж, пора взглянуть на них в цвете, – кивнул Амедей и повернулся к Туссену.
Тот улыбнулся:
– Вы проделали сюда долгий путь, и я отведу вас на очень красивый пляж.
Голубизна и свет. Все вокруг утопало в голубизне, и вода была такой же неподвижной, как небо. Гийом бывал на пляжах Ла-Манша, куда его ребенком и подростком возили родители, и видел подступавшие к безбрежному морю песчаные дюны, по которым ветер гонял клубки сухой травы. Море чаще всего было темно-синего, местами коричневатого цвета и накатывало опасными бурунами, нестрашными только для опытных моряков. В отлив вода отступала на километры, и, чтобы добраться до кромки моря, приходилось долго шагать по влажному песку, то и дело попадая ногой в холодные как лед, тинистые лужицы. Еще через несколько десятков метров вода поднималась до середины бедер. Дальше никто не заходил. Плавать никто не умел. Все осторожничали. Потом задувал ветер, набегали волны, в небе начинали чернеть тучи, и это служило знаком, что пора возвращаться назад.
– Какая красота… – шептал Гийом, ступая по песку.
Все вокруг приводило его в восторг. Странные деревья, какие он видел на гравюрах: их похожие на трубы стволы изгибались, а заостренные на концах листья на вершине раскрывались, образуя нечто вроде зеленого салюта, – их называли пальмами. Они росли вдоль всего побережья, а горячий белый песок так слепил глаза, что Гийом пожалел, что не прихватил с собой очки с темными стеклами. Под теплым ветерком, ласкающим лицо, он повернулся лицом к морю. Цветом оно в точности напоминало драгоценные камни, которые ему показывал старый ювелир. Гийому стало жарко, и он стянул с головы завитой парик. Провел рукой по волосам и приблизился к воде. В ней сновали разноцветные рыбы – желтые, розовые, голубые, белые… У берега лагуны громоздились большие круглые камни, и Гийом вскарабкался на один из них. Его провожатый наблюдал за ним с улыбкой, скрестив на груди руки. Стоя на вершине камня, Гийом старался охватить взглядом небо и море. Прежде подобными пейзажами, неотличимыми от земного рая, он восхищался только на полотнах великих мастеров. Пожалуй, здесь не хватало только животных, часто изображаемых художниками на картинах. Но тут камень как будто пошевелился и вдруг приподнялся. Гийом упал на корточки и схватился за камень. Вытянув вперед голову, он обнаружил, что у камня появились ноги и даже голова, и эта морщинистая голова, наводящая на мысль об очень старой и мудрой змее, поворачивалась к нему и даже как будто улыбалась. Гийом не удержался и навзничь упал на песок, а гигантская черепаха медленно и величаво двинулась прочь, к стоящим поодаль деревьям.
– Вы не ушиблись? – Мужчина, которому поручили заботиться об астрономе, подбежал к нему и опустился рядом с ним на колени.
– Нет, со мной все в порядке, – улыбнулся Гийом, стряхивая с себя песок. – Я раньше думал, что черепахи бывают размером с ладонь.
– О, эти очень старые, – объяснил провожатый, помогая ему подняться. – Им по двести, а то и по триста лет.
– Триста лет… – задумчиво пробормотал Гийом. – Значит, они могут увидеть четыре, даже пять прохождений Венеры… – Он перевел взгляд на море. – Мне очень хотелось бы искупаться.
– Так пойдемте!
– Но я не умею плавать, – вздохнул астроном.
– Это не беда. Я вас научу.
* * *
Телескоп оказался превосходной идеей, чтобы занять вечер. Старинный прибор, словно сошедший со страниц романа Жюля Верна или комикса про находчивого репортера Тинтина, моментально зачаровал Оливье. Пока Ксавье ждал сына, он потратил целый час на поиск нужных сведений о созвездиях. Он уже мог отыскать на ночном небе Кассиопею, Большую Медведицу, Малую Медведицу и, конечно, планету Венеру – самое яркое небесное тело, затмевающее своим блеском все прочие, не считая, конечно, Луны. К счастью, ночью Луна показалась из-за туч, являя Парижу две трети своей сферы и освещая ночные улицы, словно включенная лампочка. Отец с сыном сели ужинать на балконе. Ксавье приготовил для них любимое блюдо Оливье – крок-месье, а на десерт для мальчика еще и крок-банан – тот же крок-месье, но сладкий и с начинкой из банана и мелко нарезанных вишневых цукатов, посыпанный сахарной пудрой. Они поговорили о том, чем Оливье с мамой занимались на минувшей неделе. Оливье рассказал, что ходили в гости к сестре Селины, у которой дочка, пятнадцатилетняя Эмма. Оливье заявил, что Эмма – «уродина и дебилка».
– Нехорошо так говорить о кузине, – упрекнул сына Ксавье. – И потом, никакая она не дебилка.
– Все равно она уродина, – стоял на своем Оливье. – Между прочим, ты сам только что сказал, что она не дебилка. Но ты не сказал, что она не уродина.
Захваченный врасплох, Ксавье не сразу сообразил, что ответить.
– Э-э… У нее сейчас переходный возраст. Наверное, поэтому она выглядит не слишком привлекательно… Ну, насколько я могу судить по фото.
– Да она всегда была уродиной, эта Эмма! – не сдавался Оливье. – Скажешь, нет? – Он поднял голову от десерта и посмотрел на отца.
– Да, пожалуй, – вздохнул тот. – Твоя кузина довольно страшненькая, ничего тут не поделаешь.
– Вот! – торжествующе воскликнул Оливье.
– А у тебя в классе есть красивые девочки? Ты вроде говорил про какую-то Луизу?
– Да, Луиза красивая, – коротко подтвердил Оливье, и Ксавье понял, что больше ничего от сына не добьется.
– Но все-таки… Что для тебя значит – красивая? – предпринял он еще одну попытку.
– Красивая значит красивая, – отрезал Оливье.
Покончив с диспутом на тему эстетики, они завершили ужин традиционным бокалом амаретто с двумя кубиками льда и долькой лайма для Ксавье и столь же традиционным бокалом разведенного миндального сиропа для Оливье – тоже с двумя кубиками льда и ломтиком лимона. Разумеется, спиртного ему никто не давал, но как-то раз отец позволил ему («Только маме ни слова, ладно?») смочить губы ликером янтарного цвета, и мальчику очень понравились вкус и аромат амаретто. Ксавье тогда обегал весь Париж в поисках миндального сиропа, но так ничего и не нашел. К счастью, некий итальянский производитель догадался разместить свою рекламу в Сети, и отныне Ксавье регулярно заказывал у него сироп упаковками по шесть пакетов. По цвету сироп ничем не отличался от настоящего амаретто, к тому же его полагалось разводить водой, так что в результате Оливье, к его радости, доставался большой бокал напитка, а не маленький, как отцу.
– Ну что, давай смотреть в телескоп? – нетерпеливо спросил Оливье, который перед ужином успел только быстренько взглянуть на одну звездочку.
Ксавье рассказал сыну, как к нему попал телескоп, забытый в проданной квартире, а заодно поведал историю его бывшего владельца – астронома.
– И он так и не увидел, как Венера проходит перед Солнцем?
– Нет, не увидел, – сказал Ксавье. – Но он совершил долгое и очень интересное путешествие и повидал много всего – моря, пейзажи, закаты… Он побывал в таких местах, куда в его время мало кто заглядывал. Сегодня у нас есть интернет, журналы и реклама на телевидении, и нам без конца показывают самые разные уголки мира, куда мы, скорее всего, никогда не поедем. А тогда никаких таких картинок не было. Чтобы на что-то посмотреть, надо было туда отправиться своими ногами. Примерно как нам сегодня на Луну, – задумчиво заключил Ксавье.
