Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
От этого кардинала, которого никак нельзя заподозрить в снисходительности к своему влиятельному сопернику из Лангедока, герцогиня выяснила, что, по всей видимости, архиепископ Тулузский первым предъявил графу обвинение в колдовстве, но позже под действием каких-то неведомых сил отказался от своего иска в пользу королевского суда.
— Тулузский архиепископ на самом деле не хотел заходить так далеко, он лично не верит в колдовство, во всяком случае, в отношении вашего мужа, и удовлетворился бы тем, чтобы церковный суд или парламент Тулузы вынесли графу порицание. Но у него «отняли» обвиняемого, прислав заранее заготовленный королевский указ об аресте.
Затем Мадемуазель рассказала, что благодаря своим связям она окончательно убедилась в том, что передаче дела Жоффрея де Пейрака в тулузский парламент воспрепятствовал некий могущественный вельможа.
— Я услышала это из уст самого мессира де Массно, почтенного члена лангедокского парламента, которого только что по какому-то странному поводу вызвали в Париж, и он спрашивает себя, не связано ли это с делом вашего мужа.
— Массно? — в задумчивости переспросила Анжелика.
В ее памяти молнией вспыхнула картина воспоминаний: краснолицый господин в бантах на пыльной дороге в Сальсинь, размахивающий тростью и выкрикивающий угрозы дерзкому графу де Пейраку: «Я поставлю в известность монсеньора герцога Орлеанского, наместника Лангедока… и Королевский совет!»
— О Господи! — прошептала она. — Это же враг моего мужа…
— Я лично беседовала с этим магистратом, — сказала герцогиня де Монпансье. — Хотя по происхождению он не дворянин, мне он показался откровенным и достойным человеком. Он опасается, что его назначат судьей на процессе графа де Пейрака как раз из-за ссоры, о которой всем известно. Он говорит, что взаимные оскорбления, которые могут вырваться на знойной дороге, не имеют отношения к делам правосудия и ему будет крайне неприятно, если его вынудят участвовать в заказном процессе.
Из всего сказанного Анжелика извлекла только одно слово: «процесс». Мадемуазель де Монпансье скорчила гримасу, отнюдь не украсившую ее.
— Значит, все-таки возможность проведения процесса рассматривается? Адвокат, к которому я обращалась, считает, что начать процесс было бы уже достижением, особенно если дело будет передано на рассмотрение парижского парламента. Об этом свидетельствует и присутствие Массно, он ведь тоже член парламента.
— Видите ли, девочка моя, я и сама искушена в крючкотворстве законников и тоже хорошо знаю, что из себя представляют судейские. Можете поверить мне на слово, суд ничем не поможет вашему мужу, потому что все эти парламентарии чем-то обязаны Фуке, нынешнему суперинтенданту финансов, и подчинятся его приказам, тем более что он — бывший председатель парижского парламента.
Анжелика вздрогнула. Фуке! Несмотря на ореол таинственности, все-таки промелькнула белка, украшающая герб автора этой интриги.
— Почему вы говорите о Фуке? — неуверенно спросила она. — Клянусь, мой муж не сделал ничего, что могло бы вызвать такую ненависть с его стороны. Он даже никогда его не видел!
Мадемуазель вновь покачала головой и продолжила:
— Лично у меня нет шпионов, которые следили бы за Фуке. Впрочем, это не в моих правилах, зато он этим известен. Еще мой покойный отец уверял, что в этом королевстве нельзя чувствовать себя в безопасности, не имея шпионов, которые повсюду роятся, как мухи, — заметила Мадемуазель, довольная этим сравнением. — Иначе ничего не добиться. Очень досадно с точки зрения интересов дела вашего мужа, но в окружении суперинтенданта у меня нет доверенных людей — ни мужчин, ни женщин. Но, насколько я поняла со слов Месье, которого, как видно, тоже содержит суперинтендант, ваш муж и вы знаете какую-то тайну, связанную с Фуке.
У Анжелики замерло сердце. Быть может, стоит во всем открыться высокой покровительнице? Искушение было велико, но она вовремя вспомнила, что герцогиня не отличается ни деликатностью, ни умением хранить секреты. Лучше подождать и посоветоваться с Дегре.
Молодая женщина вздохнула и, не глядя в глаза своей собеседнице, проговорила:
— Что могу я знать об этом могущественном вельможе, я даже никогда не была ему представлена. Припоминаю, что, когда я была ребенком, ходили в Пуату слухи о каком-то заговоре знатных особ, в котором были замешаны господин Фуке, принц Конде и другие высокопоставленные лица. А вскоре после этого началась Фронда. Даже эти слова было рискованно говорить Великой Мадемуазель. Но та не заметила недомолвки и рассказала, что ее отец тоже всю жизнь участвовал в заговорах.
— В этом заключался его самый главный порок. Кроме того, он был слишком добрым и мягким человеком, чтобы взять в свои руки бразды правления королевством. Зато он был непревзойденным мастером ведения интриги. Он тоже мог оказаться в лагере Фуке, в тот момент почти никому не известной личности. Но отец был богат, а Фуке еще только начинал свое восхождение по карьерной лестнице. Никто не может сказать, будто мой отец участвовал в заговорах из корыстных побуждений.
— А мой муж разбогател, не участвуя ни в каких заговорах, — со слабой улыбкой произнесла Анжелика. — Наверное, это и кажется подозрительным…
Мадемуазель не стала возражать против такой версии. Она добавила, что, по мнению двора, пренебрежение к придворной куртуазности — большой порок. Но, тем не менее, это не может служить основанием для приказа о заключении в тюрьму, подписанного самим королем.
— Вашему мужу наверняка что-то известно, — с уверенностью заключила она. — В любом случае помочь вам может только король. Да, у вас немного возможностей для маневрирования. Король прошел у Мазарини школу флорентийской и венецианской политики. Он может с улыбкой на устах и даже со слезами на глазах — ведь Людовик очень эмоционален — готовить кинжал, которым заколют его друга.
Увидев, как Анжелика побледнела, покровительница обняла ее за плечи и жизнерадостно произнесла:
— Ну, полноте, я, как водится, пошутила. Не стоит меня принимать всерьез. В этом королевстве никто больше не принимает меня всерьез. Итак, довольно разговоров, перейдем к делу: вы хотите встретиться с королем?
И когда Анжелика, измученная внезапными переходами от согревающей надежды к ледяному отчаянию, бросилась в ноги Великой Мадемуазель, обе дамы разрыдались.
После того как они успокоились, мадемуазель де Монпансье предупредила, что время для роковой встречи уже назначено: король примет мадам де Пейрак через два часа.
