Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Вместо того чтобы разволноваться еще сильнее, Анжелика внезапно почувствовала, что ее охватило странное спокойствие. Сегодня все будет решено.
У нее не было времени возвращаться в квартал Сен-Ландри, и она попросила у Мадемуазель разрешения воспользоваться ее пудрой и румянами, чтобы привести себя в порядок. Мадемуазель предоставила в распоряжение графини де Пейрак одну из своих горничных.
Глядя в зеркало туалетного столика, Анжелика спрашивала себя, настолько ли она еще привлекательна, чтобы добиться расположения короля. Она немного раздалась в талии, а лицо потеряло детскую округлость. Молодая женщина осунулась, побледнела, под глазами залегли темные круги. Придирчиво вглядевшись в собственное отражение, Анжелика призналась себе, что, в конце концов, удлинившийся овал лица и глаза, казавшиеся больше из-за окружившей их синевы, ей даже идут. У нее теперь трогательный, волнующий вид, не лишенный обаяния.
Анжелика слегка подкрасилась, приклеила к виску черную бархатную мушку и позволила горничной подправить себе прическу.
Она снова посмотрела на свое отражение — зеленые глаза сверкали, как у кошки в ночи. И она прошептала:
— Это больше не я! Но все же эта женщина очень красива. О, король не сможет остаться безразличным! Но увы! Боюсь, я не смогу выказать должного смирения. Господи, помоги мне быть смиренной перед ним!
Глава 3
Аудиенция у Людовика XIV. — «Я не желаю больше слышать о вас»
АНЖЕЛИКА сделала глубокий реверанс и выпрямилась. Сердце ее колотилось. Перед ней стоял король. Он подошел неслышно, его высокие лакированные деревянные каблуки утопали в толстом шерстяном ковре.
Анжелика заметила, что дверь маленького кабинета снова закрылась и она осталась наедине с монархом. Молодая графиня почувствовала смущение, почти что впала в панику. Она никогда не видела короля без сопровождения многочисленной свиты, и оттого он никогда не казался ей по-настоящему живым и реальным человеком, а воспринимался скорее как актер на сцене.
Сейчас же Анжелика ясно ощущала присутствие мужчины, довольно крупного, но хорошо сложенного, от которого веяло тонким ароматом ириса — ирисовой пудрой он, в соответствии с модой, присыпал густые каштановые волосы. И этот мужчина был королем.
Она осмелилась поднять глаза. Людовик XIV имел серьезный и бесстрастный вид. Казалось, он пытается вспомнить имя посетительницы, хотя оно только что было названо Великой Мадемуазель. Анжелика чувствовала, как холод взгляда короля парализует ее.
Она не знала, что Людовик XIV, не унаследовав простоты своего отца, короля Людовика XIII, унаследовал его застенчивость. Он страстно любил пышность и блеск и изо всех сил старался побороть чувство неполноценности, столь не соответствующее величию его титула. Хотя король был уже женат и не прочь поухаживать за дамами, он все же не мог встречаться с женщиной, особенно если она была красавицей, не испытывая при этом смущения.
А Анжелика, бесспорно, была красива. Особенно хороши были, хоть она об этом и не подозревала, ее гордая осанка и особое выражение взгляда — одновременно и скромное, и смелое, которое могло бы показаться наглым и вызывающим, если бы в то же время не говорило о ее невинности и искренности, присущих юности. Когда молодая женщина улыбалась, ее лицо преображалось, яснее выражая симпатию, которую она испытывала к окружающим ее людям, да и к жизни вообще.
Но сейчас Анжелика не улыбалась. Она принуждена была ждать, пока король заговорит, и по мере того, как его молчание затягивалось, тишина буквально сжимала ей горло.
Наконец король решился и начал разговор, немного покривив душой:
— Мадам, я вас не узнал. Где чудесное золотое платье, которое было на вас в Сен-Жан-де-Люзе?
— Сир, мне в самом деле неловко, что приходится предстать перед вами в столь простом и далеко не новом туалете. Но у меня больше ничего не осталось. Вашему Величеству должно быть хорошо известно, что на все мое имущество наложен арест.
Лицо короля приняло ледяное выражение, которое сразу же сменилось улыбкой.
— Вы решили сразу же перейти к делу, и это правильно. Вы напоминаете мне, что у короля каждая минута на счету и что у него нет времени на болтовню. Но вы чересчур суровы, мадам.
Бледные щеки молодой женщины слегка порозовели, и она смущенно улыбнулась.
— Я вовсе не хотела напоминать вам об обременяющих вас многочисленных обязанностях, сир. Я лишь прямо ответила на ваш вопрос. Мне не хотелось бы, чтобы Ваше Величество сочли мою небрежность причиной того, что я осмелилась появиться перед вами в поношенном платье и с более чем скромными украшениями.
— Я не отдавал приказа о наложении ареста на ваше личное имущество. Более того, я лично распорядился оставить мадам де Пейрак на свободе и никак ее не притеснять.
— Я бесконечно признательна Вашему Величеству за внимание, проявленное ко мне, — произнесла с поклоном Анжелика. — Но личного имущества у меня нет, и, поскольку я спешила в Париж с намерением узнать, что случилось с моим супругом, я захватила с собой лишь необходимые вещи и немного драгоценностей. Но я здесь не для того, чтобы жаловаться на свое бедственное положение, сир. Моя единственная забота — судьба моего мужа.
И она умолкла, сжимая губы, чтобы из нее не вырвался поток вопросов: «За что вы арестовали его? В чем вы его обвиняете? Когда вы мне его вернете?»
Людовик XIV глядел на нее с нескрываемым любопытством.
— Мадам, правильно ли я вас понял, что вы, такая красавица, действительно влюблены в своего хромоногого супруга?
Презрительный тон монарха поразил Анжелику в самое сердце, словно удар кинжала. Она испытала страшную боль. В ее глазах вспыхнуло негодование.
— Как можете вы говорить такое? — с жаром воскликнула она. — Ведь вы слышали его, сир! Вы слышали Золотой голос королевства!
— Действительно, перед обаянием его голоса трудно устоять.
Он подошел ближе и вкрадчиво произнес:
— Совершенно ясно, что ваш муж имеет власть околдовывать всех женщин, даже самых холодных. Мне говорили, что этот господин так гордился своим искусством, что в своем тщеславии дошел до того, что принялся ему обучать в школе, назвав ее «Суд любви», где царило самое постыдное распутство.
«Не более постыдное, чем то, что царит у вас в Лувре», — едва не вырвалось у Анжелики.
Она удержала себя в руках.
— Вашему Величеству превратно передали смысл этих светских собраний. Мой муж хотел возродить у себя в Отеле Веселой Науки средневековые традиции провансальских трубадуров, которые культивировали галантность по отношению к дамам. Конечно, там велись и легкомысленные беседы, ведь речь шла о любви, но благопристойность всегда была соблюдена.
