Мэйдлин Брент - Превратности судьбы
Его рана заживала, и с каждым днем он понемногу набирался сил. Я с радостью наблюдала, как возвращается краска на его лицо, как уходит слабость, как сильнее становятся его рукопожатия и объятия. Мы говорили обо всем, о наших планах на будущее, вспоминали прошлое. Мы часто смеялись при воспоминании о прошлом, потому что теперь оно казалось нам таким теплым, несмотря на то, что временами оно было грубым и даже опасным. Я никогда еще не была так счастлива, и думаю, что могу сказать то же о Нике.
— Я знаю, ты любила «Луноловов», — сказал он однажды, когда я меняла ему бинты после мытья. — Но теперь у меня нет никакого желания выгонять оттуда Фолконов, если они не смогут заплатить. Ты этого не хочешь. К тому же нам бы пришлось жить рядом с Грешемами, а это отрезвляет. Я рассмеялась.
— Мне действительно нравились «Луноловы», но дом сам по себе не имеет значения, Ник. Для меня. Люди, которые в нем живут, делают его таким, какой он есть.
— Верно, — он улыбнулся, его глаза насмешливо заблестели. — К тому же у тебя теперь есть свой собственный лунолов, любовь моя.
— Ты?
— Конечно. Твой идиот-муж. Только слепой дурак, который не может отличить луну от сыра, не смог бы понять, что он делал тебя несчастной все то время, что мы жили в Челси. И я верил, что хоть однажды повел себя не как эгоист, когда оставил тебя.
— Я не была все время несчастной, дорогой Ник, только тогда, когда думала, что не нравлюсь тебе.
— Значит, почти всегда. Но все уже в прошлом, и к добру или к беде, но ты — невеста лунолова, Люси. Где бы ты хотела жить?
— С тобой где угодно, Ник. Мне нравится наш домик в Челси.
— Да, он сейчас вполне подходит. Но он недостаточно большой для семьи. Да и тебе понадобится помощь. Я имею в виду прислугу, — он состроил смешную гримасу. — Куда подевались мои принципы? Их некому даже оплакать. Не обращай внимания. Сколько детей ты хочешь, Люси?
— Мне все равно. Нет, лежи смирно, Ник. Я не могу целоваться и бинтовать одновременно. Хорошо бы четверых.
— Возьму на заметку. Может быть, нам нужен дом в деревне и в Лондоне? Как считаешь?
— Звучит замечательно. У нас хватит денег?
— У нас будет все, что нужно, Люси. У меня нюх на деньги. Мы можем купить ферму. Я брошу рынок металлов. Может быть, я стану брокером в «Ллойдз». Или, если хочешь, мы можем сначала отправиться в путешествие.
— Как скажешь, Ник, дорогой. Повязка готова, теперь можешь меня поцеловать.
Он улыбнулся и погладил мою шею.
— Бесстыжая девчонка.
— Я не такая, честно. Только, когда ты рядом.
— Мне нравится. Иди ко мне, любовь моя.
В один из этих дней, когда я была у Ника, пришел мистер Марш и бросил на кровать бесформенный черный предмет. Это был маленький кожаный мешочек, похожий на суму пилигрима, почти черный от старости и потрескавшийся.
Мистер Марш сказал:
— Поскольку ты слишком занята, Люси, я решил сам посмотреть. Этот бронзовый щит в твоей бывшей комнате не был вмурован в стену. Его просто замазали глиной и несколько раз забелили известью.
Ник взял мешочек и перевел взгляд с меня на отца.
— Изумруды? Они были там, отец?
— Сам посмотри.
В мешочке было тридцать шесть больших необработанных камней. Они были похожи на зеленоватую речную гальку, но Ник их сразу оценил. Он внимательно рассмотрел один и тихонько присвистнул.
— Если смотреть невооруженным глазом, то в этом нет ни одной трещинки. Для изумруда это большая редкость. Десять или пятнадцать каратов, по крайней мере, а это не самый большой. Здесь целое состояние, Люси. Интересно, откуда они, через сколько рук прошли. От арабского принца к индийскому радже, затем к монгольскому хану, от него к китайскому военному вождю и еще, возможно, через десятки рук за сотни лет. Никто их не резал, не обрабатывал. Просто капитал, очень удобного размера, можно носить в кармане.
Мистер Марш спросил:
— Что будешь делать с ними, Ник?
— Спроси Люси. Она их нашла. Но, пользуясь своим привилегированным положением, будучи ее мужем, я бы осмелился предложить ей взять четвертую часть и разделить между собой, тобой, миссией и доктором Ленгдоном. Нам бы не хотелось, чтобы доктор всю оставшуюся жизнь собирал жалкие гроши. Оставшиеся три четверти следовало бы разделить поровну между Грешемами и Фолконами.
Мистер Марш сказал:
— Выпусти меня, Ник. У меня еще полно дел.
Ник улыбнулся.
— Если тебе так хочется, хорошо. Но что касается изумрудов, я бы посоветовал тебе согласиться с тем, что решит твоя невестка. И не спорь. У нее ужасный характер, она страшна в гневе. Я тебе как-нибудь расскажу, как она на меня набросилась из-за такого пустяка, как чашка кофе.
Мистер Марш засмеялся.
— Я лучше сразу сдамся.
— Ты мудрый человек, отец.
Осада миссии закончилась прозаически. Она просто выдохлась. Однажды утром молодая китаянка поднялась на холм и позвала нас. Когда я вышла поговорить с ней через толстые деревянные ворота, я увидела, что это Лиу, женщина, у которой я принимала роды в тот день, когда в Цин Кайфенг появился Роберт Фол-кон. Она была потрясена, услышав мой голос.
— Это правда ты, Луци? Мы думали, ты уехала в страну чужаков.
— Я вернулась. Почему «ай хо чуан» разрешили тебе прийти сюда, Лиу?
— Их здесь больше нет. Они ночью ушли, Луци. Из Ченгфу пришло сообщение. Войска императрицы арестовали мандарина. Солдаты чужаков взяли Пекин, и императрица прекратила войну. Она приказала всем «ай хо чуан» распустить свои отряды и прекратить войну под страхом смерти.
— Правда?
— Клянусь ребенком, которого ты приняла, Луци. В Цин Кайфенг ненавидели «ай хо чуан», но мы слишком боялись их. А теперь они ушли, иначе я не смогла бы прийти сюда.
— Подожди, Лиу. Я должна сказать своим друзьям.
Я побежала в миссию, чтобы сообщить радостную весть. Террор «боксеров» закончился, и мы выстояли. От радости я верила, что все беды и опасности позади и нас ждет только счастье. Но это было глупо. Я забыла, почему отправилась в Китай.
* * *
На следующий день из Ченгфу прибыл отряд американских солдат. У них был приказ собрать всех иностранных граждан, оставшихся в живых, и отвезти их в Тяньцзинь, где они останутся до тех пор, пока не будет официально заключен мир и они не смогут продолжать свою деятельность. Мистер и миссис Феншоу собрали детей и через несколько часов под охраной солдат выехали в путь на повозках, запряженных мулами, реквизированными в Ченгфу. Доктор Ленгдон сказал, что Нику нельзя никуда ехать еще хотя бы неделю и что он сам никуда не поедет, потому что собирается возвратиться в Ченгфу и продолжать свою практику особенно теперь, когда мандарин Хуанг Кунг смещен со своего поста.
