Жюльетта Бенцони - Узник в маске
Мать и дочь долго стояли, обнявшись, осыпая друг друга поцелуями и не стесняясь слез.
— Я давно тебя простила, — прошептала Сильви. — Увидеть свою доченьку — разве я могла даже мечтать об этом! Ах, Мари, ты сама не знаешь, какую радость доставила своим возвращением!
— Ты обрадовала всех нас, — вставил Рагнель. — Хоть я и не сомневался, что ты не сможешь не приехать, не сможешь не разделить с матерью эти страшные часы.
Персеваль тоже обнял Мари, однако проявленная им при этом сдержанность не прошла мимо ее внимания.
— Вы меня не простили? — спросила она печально.
— Я не буду более непримирим, чем твоя мать, хотя мне сейчас больнее, чем ей, пусть я и люблю тебя по-прежнему. Когда мы томились в неведении о твоей судьбе, она чуть не скончалась от тревоги, а когда мы все узнали, она помешала мне отправиться к тебе, чтобы высказать в присутствии Мадам, что я о тебе думаю. В сущности, она была права, я бы только все усугубил. Теперь я счастлив, мы все забудем. Но известно ли тебе, что уже через час мы уезжаем?
— Я обратила внимание на приготовления. Но отчего такая спешка? Куда вы направляетесь?
— Не хотим дожидаться, пока новый хозяин выставит нас из пределов своих владений, — объяснил Персеваль с горечью. — Мы переезжаем в Конфлан — единственное, что король милостиво соизволил сохранить за твоей матерью. Да и то потому, что замок принадлежит ей самой, ибо она еще в детстве получила его в дар от покойной герцогини Вандомской, да хранит господь ее душу. — Произнося эти слова, шевалье снял шляпу.
Сильви всхлипнула. Герцогиня Франсуаза скончалась в сентябре в своем старом особняке в предместье Сент-Оноре, куда возвратилась после отплытия флотилии, чтобы быть поближе к новостям. Ел уже исполнилось семьдесят, и она не выдержала известия о смерти сына, как его не выдержал ее старший сын, Луи де Меркер, кардинал-герцог Вандомский, который, как рассказывали, был совершенно раздавлен трагическим известием. К страданиям Сильви прибавилась скорбь по женщине, заменившей ей мать, которую она по причине ссылки не смогла навестить на смертном одре.
Мари нежно взяла мать под руку и медленно повела ее к дому.
— Бедная герцогиня! — прошептала она. — Можно подумать, что над Вандомами навис злой рок.
— О, да, — молвил Персеваль. — Она пережила троих детей — что может быть трагичнее этого? Да сохранит господь двоих мальчиков, которым предстоит преумножать славу этого гордого рода, молодого герцога Луи-Жозефа — ему только исполнилось шестнадцать, и счастливчика Филиппа, вернувшегося с Канди невредимым. Он, впрочем, горько оплакивает ненаглядного дядюшку.
— Эта смерть многих оставила безутешными, — тихо сказала Мари. — Труднее всего смириться с мыслью, что его уже не придется увидеть, что жизнь пройдет без него…
— Ты все еще любишь его… — прошептала Сильви, беря дочь за руку. — Не надо было возвращать ему его слово.
— Нет, я поступила правильно! Иначе он бы меня возненавидел.
Персеваль поспешил сменить тему, чтобы разрядить обстановку.
— Наш отъезд, видимо, нарушает твои планы? Ты собиралась пробыть здесь несколько дней?
— Нет, я только заглянула сюда ради примирения с вами, прежде чем пересечь море, которое всегда полно сюрпризов. Мадам уезжает в Англию, король посылает ее на встречу с братом, Карлом II, чтобы восстановить согласие наших королевств. Это будет нечто вроде чрезвычайного посольства. Разумеется, я еду с ней. Но путешествие продлится недолго, Месье, свирепствующий с тех пор, как был отправлен в ссылку шевалье де Лорен, не отпускает жену дальше Дувра, где мы проведем всего три дня.
— Это и жестоко, и глупо! — возмутился Персеваль. — Раз король принял решение…
— Месье не всегда склоняется перед волей короля. Он болезненно ревнует жену к ее успеху, а после смерти их сына он ее возненавидел… Где бы они ни жили — в Пале-Рояль, Сен-Клу или Виллер-Котре, согласие устанавливается редко. Но мне надо сказать вам еще кое-что. Я вынуждена принять решение, которое вы, надеюсь, тоже мне простите…
— Снова прощение? — удивленно протянула Сильви.
— Да, причем опережающее само прегрешение. Человек, который поселится здесь вместо вас, зовущийся Сен-Реми, давно в меня влюблен. Я решила выйти за него замуж.
— Что?! — дружно выкрикнули Сильви и Рагнель, не поверив своим ушам. Герцогиня побледнела, как полотно, шевалье, наоборот, сделался красный, как рак.
— Ты рехнулась? — прорычал он.
— Ничуть. Поймите же, король хочет этого брака, так как видит в нем способ снова привить к главному стволу отломившийся побег.
— Король! — фыркнул Персеваль. — Опять король!
— Да, это неизбежно. Он думает, что у нас будут дети. Если я не соглашусь, он навяжет ему другую жену. Я решила не противиться. Уверяю вас, никаких детей у нас не будет…
— Не делай этого, прислушайся ко мне! — взмолилась Сильви. — Пусть тебя не успокаивает близкий к пожилому возраст жениха. Если ты будешь отказывать ему в. том, что он имеет право от тебя потребовать как супруг, то он принудит тебя к этому силой. На свое счастье, ты еще не знаешь, какую жестокость способен проявить мужчина, возжелавший женщину! — Она поежилась, припомнив былое. — Это оставляет неизгладимые…
Но Мари не захотела слушать дальше. Она порывисто обняла мать, чмокнула ее в щеку и заторопилась к своей карете.
— Пускай сперва найдет для этого время! — донесся до них ее голос. — Не беспокойтесь за меня! У меня осталась верная подруга — госпожа де Монтеспан. Мадам тоже не даст меня в обиду. Они сумеют мне помочь.
— Боже! — простонала Сильви, закрыв лицо руками. — Что она задумала? Стать женой убийцы! Делить с ним дом и постель! Это немыслимо!
Персеваль пожал плечами и снова взял Сильви под руку.
— При дворе Людовика XIV случается и не такое. Но я доверяю Мари. У нее твердый характер, и ее трудно сломить. Кому знать это лучше, чем вам? Если с ней по-прежнему дружна красавица Атенаис, то это означает, что она будет под надежной защитой. Говорят, король от госпожи де Монтеспан без ума…
Ему пришлось умолкнуть, к ним направлялся аббат Резини, сжимавший в руках требник, словно этот день не отличался от всех прочих. Ничто в его облике не говорило о подготовке к отъезду.
— Вы куда, аббат? — грубовато окликнул его шевалье де Рагнель. — На молитву в парке уже нет времени. Или вы решили не ехать с нами?
Наставник Филиппа, так и не сумевший сбросить вес, печально улыбнулся.
— Да, я так решил. Эти дни я много размышлял и молился. С вашего позволения, госпожа герцогиня, я останусь…
— Как, вы способны нас бросить? Хотите служить новому господину? — взвился Персеваль, снова залившийся краской от негодования. — Учтите, после нашего отъезда здесь многое изменится! Ламе, столь любезный вашему желудку, перебирается в Люксембургский дворец, госпожа герцогиня отсылает его в распоряжение Мадемуазель, желая отблагодарить ее таким способом за дружбу. Былой пышности не ждите. Так что вам, дружище, придется похудеть.
