Жюльетта Бенцони - Узник в маске
Обзор книги Жюльетта Бенцони - Узник в маске
После смерти мужа, убитого на дуэли Франсуа де Бофором, Сильви, герцогиня де Фонсом, удаляется вместе с детьми в родовое имение, но вскоре молодой Людовик XIV назначает ее в свиту своей жены, испанской инфанты. Перед смертью Анна Австрийская открывает Людовику XIV, что он — незаконнорожденный. Людовик решает устранить всех, кому это известно. Его отцу, имя которого знает Сильви, предстоит остаток дней гнить в тюрьме, скрывая лицо под маской. Груз государственной тайны тяжел, но в ней — залог счастья Сильви.
Жюльетта Бенцони
Узник в маске
Тайна у меня заперта на большой замок, ключ утерян, и дверь не отпереть.
Тысяча и одна ночьЧасть I. ИНФАНТА
1. ВДОВЫ
«Воля наша и предпочтение состоят в том, чтобы любезная нам госпожа герцогиня де Фонсом была приставлена к нашей будущей супруге инфанте Марии-Терезии в качестве придворной дамы взамен теперешней главной комнатной фрейлины герцогини де Бетюн. Госпожа герцогиня де Фонсом прибудет к нашему двору в Сен-Жан-де-Люз в последние дни мая, дабы участвовать в празднествах по случаю нашего бракосочетания.
Людовик, милостью божьей…»
Сильви де Фонсом отложила грамоту с королевским гербом и отпустила доставившего послание мушкетера, которому требовался отдых после дальней дороги, ведь молодой король Людовик XIV, королева-мать Анна Австрийская и весь двор вот уже несколько месяцев не покидали далекий Эксан-Прованс.
Письмо чрезвычайно удивило и взволновало Сильви. То, что доставил его не простой курьер, а мушкетер, дворянин, придавало дополнительный вес словам «любезная нам», собственноручно выведенным королем. Внимание молодого монарха, которым он не слишком ее баловал в последние годы, помогало примириться с приказом. Письмо представляло собой, конечно же, вовсе не приглашение, а именно приказ и не предполагало иного ответа, кроме повиновения.
Занятая своими мыслями, Сильви не сразу вспомнила про гостей, заждавшихся ее в одной из гостиных родового замка, что был заново отстроен полтора года назад. Зная, как много значил этот замок для ее мужа, герцогиня сама следила за стройкой. Сперва волшебный карандаш братьев Ле Во изобразил будущее чудо на бумаге; затем на берегу пруда выросло сооружение из розового кирпича. Теперь герцогине казалось, что замок от веку высился здесь, среди густой зелени, под изменчивыми небесами. Неподалеку темнели трепетно сберегаемые развалины древней крепости, вблизи которых, в часовне, покоились останки Фонсомов прошлых поколений и самого Жана де Фонсома, мужа Сильви.
В возрожденном замке отсутствовала пышность, присущая великолепному дворцу Никола Фуке, одного из лучших друзей семьи, здесь властвовали чистота линий, благородные материалы и, главное, свет, много света. Глаз радовали просторные комнаты с приглушенным блеском позолоты, изысканная живопись, шелковистые ковры. Все здесь свидетельствовало о тонком вкусе хозяйки, полностью отвечало духу прежних владельцев и было готово приветствовать новых.
Тот, кому суждено было стать в будущем хозяином этого рукотворного рая, кинулся к герцогине босиком, в одной ночной рубашке. Пыл был так велик, что ему пришлось вцепиться в материнские юбки, чтобы не упасть.
— Мама, мама! К нам приехал мушкетер, правда? Каким ветром его к нам занесло?
— Филипп! — сказала мать недовольно. — Что ты тут делаешь в таком виде? Тебе давно пора спать.
— Знаю. Аббат очень старался меня усыпить своей скучной толстой книгой. Но я все равно услышал лошадиный галоп.
— Значит, ты встал и увидел мушкетера? Острое же у тебя зрение, разглядеть мундир под таким слоем грязи! Ну, все, ступай спать.
Не отпуская мать, мальчик поднял на нее ласковые глаза.
— О, мама, вы же отлично знаете, что я ни за что не усну, если вы ничего мне не расскажете! Разве я виноват, что любопытен?
— Нет, это скорее моя вина, — ответила Сильви со вздохом. Она ведь тоже живо интересовалась в детстве всем вокруг. — Что ж, держи. — Она дала сыну королевскую грамоту. — Прочти — и марш в кровать!
Но напрасно она надеялась, что мальчик уймется. Его, напротив, охватил неуемный восторг. Заплясав на месте, он воскликнул:
— Чудо! Король, двор, балы! Примите мои искренние поздравления, госпожа герцогиня. Мы отправимся в путь, увидим красивые места…
— Ничего вы не увидите, молодой человек! Все останется по-старому, разве что с началом учебного года вы поступите в коллеж Клермон.
Радость мальчика угасла, как огонек свечи, задутый ветром. Грустно потупив взор, он спросил:
— Мы с вами не поедем?
На его огорченное лицо нельзя было смотреть без улыбки. Сильви рассмеялась.
— Разумеется, нет! На свадьбу короля приглашено совсем немного людей. Присутствовать там — огромная честь. О том, чтобы приглашенный привел всю свою родню, не может быть и речи.
— Я вам не просто родня, я ваш сын. А Мари — дочь. Разве из этого ничего не следует?
Сильви опустилась на колени и привлекла к себе сына, как тот ни упирался.
— Ты совершенно прав, радость моя! Оба вы — мои дорогие дети. Но Мари останется у монахинь до самых каникул, а ты отправишься с аббатом Резини в Конфлан и будешь ждать меня там.
— А господин де Рагнель?
— Его я собираюсь взять с собой. Не хотите же вы, чтобы ваша мать пересекла Францию совсем одна? Но если будете умником, то сможете присутствовать на празднике въезда короля и его королевы в Париж. Это вас устраивает?
У мальчика не нашлось возражений, но он не собирался так быстро складывать оружие. Он долго стоял безучастный в материнских объятиях. Наконец произнес тонким голоском:
— Да, как будто устраивает.
Порывисто обхватив мать за шею, он чмокнул ее в щеку и убежал.
Сильви проводила взглядом маленькую фигурку в белой сорочке, пока сын не скрылся за дверью. Она обожала этого ребенка, плод своего греха, ничуть не меньше, чем куколку Мари, уже год воспитывавшуюся в монастыре Визитации. До двенадцати лет над дочерью бились три гувернантки, а до них с бойкой девчонкой воевала верная Жаннета. Одному богу известно, что пережила молодая герцогиня де Фонсом, когда поняла, к каким последствиям привело ее безумие — и неописуемое счастье! — в объятиях Франсуа. Того самого Франсуа, который незадолго до этого убил на дуэли Жана де Фонсома, нежно любимого супруга Сильви…
Она и по сию пору содрогалась от ужаса, вспоминая страшные месяцы, последовавшие за гибелью мужа. Сначала ее охватило невыносимое горе и чувство собственной вины, потом, когда беременность перестала вызывать сомнения, — стыд. Ей казалась, что она сошла с ума. Если бы не бдительность ее крестного, который не оставлял ее с тех пор, как узнал о трагедии в Конфлане, она бы могла наложить на себя руки или причинить вред нежеланному дитя. Однако с помощью маршала Шомбера Персеваль де Рагнель заставил ее внять голосу рассудка. Вдвоем они уберегли Сильви. Но самые убедительные, пусть и безжалостные слова нашла для нее Мария де Отфор. В памяти Сильви до сих пор звучали ее слова:
«Если не хотите сохранить этого ребенка, отдайте его мне, ведь у меня никогда не будет собственных детей! Только не убивайте! Вы не имеете права!»
