Сюзан Ховач - Богатые — такие разные
— Да, мэм.
Мейерс невыразительно добавил:
— Разумеется, госпожа Ван Зэйл.
Я пыталась не думать о том, что распространение в Нью-Йорке слухов о болезни Пола лишь вопрос времени.
— Может быть, нам куда-нибудь уехать на какое-то время? — предложила я Полу. — Прикажите капитану перегнать яхту во Флориду, и он сможет взять нас на борт в Форт Лоудердэйле. Ведь на Багамских островах еще далеко до сезона дождей.
— В это время года на Багамы не ездят, — упавшим голосом ответил Пол. — Кроме того, любой скажет, что у меня нервное расстройство, если я уеду почти сразу после долгого отсутствия в банке в сентябре. Сейчас мне уезжать из Нью-Йорка нельзя.
Но он все же уехал. Мы провели ноябрь в праздном круизе на Багамах, и Пол снова стал чувствовать себя лучше, хотя мы расположились в разных каютах, и он ни разу не ложился в мою постель. За время стоянки в Нассау он три вечера провел один на берегу, и я не имела ничего против этого, а лишь надеялась, что незнакомым женщинам удастся помочь ему вернуть уверенность в себе. Но и после отплытия из Нассау он не появлялся в моей каюте. Сияло солнце, в сверкавшем море виднелись коралловые рифы, но и они нас не занимали. У меня было такое ощущение, словно мы смотрели на них через зарешеченные окна, и в конце концов, понимая, что выбора у нас не оставалось, мы с отвращением вернулись в Нью-Йорк.
В начале декабря, в первый же день, когда Пол отправился в офис, на глазах у всех его партнеров случился самый тяжелый из всех припадков, и он попал в больницу.
Приехав к нему, я увидела в вестибюле среди партнеров двоих самых близких друзей Пола, Стива Салливэна и Чарли Блэра.
— Сильвия, мы сожалеем… нам нужно договориться о том, что следует сказать… Пресса…
— Высокое кровяное давление! — сказала я. — Это был обморок, и ему необходимо подлечиться.
— Сильвия права, — проговорил Стив, и я оставила их обсуждать подробности, а сама вошла в палату Пола.
Он задернул занавески, и не лежал, как бы следовало, а сидел на краю кровати. Правая рука его была на перевязи, а голова была забинтована. Ноги были голые. На нем был лишь белый больничный халат, тонкий и холодный.
Он посмотрел на меня и не проронил ни слова. Закрыв дверь, я поцеловала его и села рядом на кровать.
— Вы сломали руку?
— Трещина.
— Что сказали врачи?
— «Принимайте лекарство и запритесь, но вытащите из двери ключ».
Он проглотил комок, застрявший в горле, и, увидев блеск слез в его глазах, я поднялась и отошла к окну. Он никогда не простил бы себе, если бы позволил кому-нибудь увидеть свои слезы.
— Но ведь можно же что-то сделать. Я не могу допустить, чтобы не было никакого выхода.
— Вы сделать ничего не можете. Вот если бы я мог… — Пол прервался.
Мы молчали, и я думала обо всем том, что он говорил мне о своей болезни, о том, как успешно скрывал ее многие годы, и понимала, что ему хотелось сказать.
Я нерешительно проговорила:
— Эти вечера в Нассау…
— …Не дали ничего хорошего. Я потерял остатки самоуважения. В результате этих вечеров от «него» не осталось и следа.
Я на минуту задумалась. Во рту у меня пересохло, а ногти впились в ладони.
— Может быть, что-нибудь изменилось бы, — тихо проговорила я, — если бы вы встретились с кем-то, к кому вы расположены, кто восхищается вами, но ничего не знает обо всем этом.
Он не ответил, а лишь наклонился вперед и уставился в пол. Я снова села рядом с ним, но, прежде чем успела заговорить, Пол сбивчиво проговорил:
— Если бы я смог это преодолеть, я знаю, мы снова могли бы быть вместе. Но вы не можете помочь мне в этом.
— Тогда мы должны найти кого-то, кто сможет.
Воцарилось долгое молчание. Под влиянием какой-то странной игры воображения я почувствовала, что каждый шаг, предпринятый мною на всем протяжении замужества, вел меня к этому итогу. Теперь все мое будущее зависело от того, что я скажу Полу. На секунду меня охватил ужас. Я подумала, что никогда не смогу принять это решение, но потом мысли мои прояснились, как часто бывает в самые критические моменты жизни, и решение мне показалось очевидным. Либо я люблю Пола так, что пойду на все ради его самоутверждения, либо вообще не люблю его. Все оказалось очень просто.
И я твердо сказала Полу:
— Пошлите за ней.
Пол поднял голову. Когда он, повернувшись, посмотрел на меня, я увидела вопрос в его глазах.
— Все в порядке, — быстро проговорила я. — Не надо ничего говорить. Да вам и нечего сказать.
— О, да, вы правы, — отозвался Пол и, взяв мои руки в свои, сказал с той страстностью, какой я ждала от него многие годы. — Я люблю вас.
Часть третья
Неудачница Дайна
1926
Глава первая
Этот монстр вызвал меня в 1925 году, перед самым Рождеством. Боже, как я разозлилась! Я чуть не разорвала письмо, топтала его ногами, но все же, делая большую ошибку, прочла его снова и не успела дочитать до конца первый абзац, как смягчилась под обаянием его очарования.
— Скотина! — громко воскликнула я, хватая сигарету, чтобы успокоить расходившиеся нервы, и моя секретарша, которую угораздило в этот момент войти ко мне, угрожающе хлюпнула носом. — О, ради Бога, мисс Дженкинс, я имела в виду вовсе не вас! Принесите мне еще чаю, прошу вас.
— Да, мисс Слейд.
Секретарша скрылась за дверью. В комнате слева от моей Хэрриет в самых теплых тонах заканчивала разговор по телефону: «О, конечно, леди Аппингхем, мы будем счастливы… да, в последнее время мы консультировали по вопросам косметики многих новобрачных…». В комнате справа в трубку кричал Седрик: «За кого вы нас, черт побери, принимаете?»
Я долго искала спички. Как хорошо было бы, если бы я не пристрастилась к курению. Снова зазвонил телефон, и за открытой дверью моего кабинета гнусавый голос Мэйвиса ответил: «Дайана Слейд корпорейшн»… Чем могу служить?»
Я наконец отыскала спички, закурила сигарету и вспомнила, что мне еще полчаса назад хотелось в туалет. Едва я переступила порог кабинета, как Седрик с грохотом положил трубку и преградил мне дорогу.
— Ну и дрянной же народ у этого Горринджа, Дайана!
— Всего хорошего, леди Аппингхем, — промурлыкала за нашими спинами Хэрриет.
— Мисс Слейд! — позвал меня Мэйвис, — вас просит к телефону господин Херст!
— О, Боже! Иду, Мэйвис! Успокойтесь, Седрик! Хэрриет, надеюсь, вы сказали этой старой перечнице, что нам необходим carte blanche на этот крем для лица.
— Дорогая, это уже решено, и я вдвое подняла цену на массаж с этим кремом! Седрик, вы сказали об этом людям Горринджа?
