Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

(Никто, кроме Розье, не знал, как именно Том сделал это, и даже Розье не знал, что именно он нанёс на дверную ручку, — только то, что ему надо надеть перчатки для травологии, выполняя назначенное задание.)

Поэтому теперь Том тащил свой сундук две мили{?}[чуть больше 3км] в направлении Чаринг-Кросс. Он не мог зачаровать его, чтобы он был легче, так же, как он не мог применить Конфундус или Обливиэйт к миссис Коул и сэкономить два часа на нарезке ингредиентов в пудру сверх трёх часов варки и остужения, потому что ингредиенты для зелий целиком не растворялись в основе для пасты так, как в жидкости. По крайней мере, у зелий было преимущество: их не могли определить в палочке тем же способом, который профессор Меррифот использовала после Случая со Шкафом, что, позже он узнал, было стандартной процедурой для авроров и магов, когда они допрашивали потенциальных нарушителей закона. Потребовался бы Мастер зельеварения, чтобы выяснить, что сделал Том, а он прихватил с собой единственное доказательство.

Со всей подготовкой, которую он проделал, чтобы сбежать из магловского мира на лето, его планы о том, что делать после, оставались… туманными.

Его главной целью было не попасть в приют и найти себе место, где можно было бы получить чистые простыни и хорошее питание, не оказавшись при этом на пороге дома Грейнджеров, как бездомный щенок, с кепкой в одной руке и чемоданом в другой. Не потому, что Грейнджеры были жестокими или грубо с ним обращались, как другие люди, когда приглашали к себе осиротевших детей без намерения сделать их членом своей семьи, — на ум приходят старые девы, ищущие себе сиделку на старость, или большие семьи, которым нужна прислуга, выполняющая всю домашнюю работу, — но жить с ними было бы постоянным умопомешательством.

У них были определённые ожидания.

Они хотели, чтобы он был дружелюбным, приятным и компанейским.

Он мог это сделать: он мог соответствовать их ожиданиям, если бы захотел, — Том Риддл мог сделать всё, если приложит к этому свою волю.

Но он знал, что это было бы иллюзией, затиркой неотёсанных краёв его характера, чтобы остальные были ослеплены его светом и больше не могли увидеть ничего. Как глазурь на фарфоровой чашке, его внешний слой со временем потрётся, постоянный контакт нанесёт ему несколько сколов и проявит намёки на его истинный цвет.

А в его истинном цвете гордиться было нечем, это не то, что хотелось бы видеть другим, — Том отказывался принимать по этому поводу меры, — потому что он, фигурально говоря, был похож на прирученную дворнягу больше, чем был готов признать, по крайней мере, в отношении его чувств к Гермионе Грейнджер.

Это была смесь того, как она пахла и как она ощущалась — странно, и мягко, и плотско, что в теории должно было быть так же притягательно, как опустить руку в бочку с засоленными жабами в шкафчике с запасами для зельеварения, но таковым не было. Он хотел, чтобы её дружеские похлопывания по плечу и предплечью длились дольше. Когда он видел, как она рассеянно водит пальцами по перьям своей совы за столом на завтраке, он представлял, что он был объектом её внимания. Его память цеплялась за объятие, которое она подарила ему тем утром на платформе, перед тем как они пошли разными дорогами…

Конечно, он знал, что это было.

Это дошло до точки, когда он больше не мог игнорировать существование этого, но не так далеко, чтобы он не мог держать свои мысли и позывы в узде. Во время школьного года у него был дуэльный клуб и члены его неофициального кружка по домашней работе, где он выплёскивал своё разочарование. Ничего так не удовлетворяло зуд внутри него, как смахивать людей с дуэльной платформы, будто они кегли. Летом у него не было роскоши в виде добровольцев, готовых встретиться с кончиком его палочки, поэтому он решил удалиться от Умопомешательства, чтобы навести порядок в своей жизни. У него были дела получше, чем теряться в праздных мыслях, когда реальные, прибыльные возможности ускользали от его внимания.

Именно по этой причине он избегал Грейнджеров этим летом, как бы презрительно это ни было.

С этими мыслями он обнаружил себя под тусклыми, затянутыми дымом стропилами «Дырявого котла», подтаскивая сундук к стойке.

Ранним вечером, где-то между обедом и ужином, паб был достаточно пуст. Большинство столиков и диванов не были заняты. За стойкой находился буфетчик, о котором Дамблдор сказал, к величайшему отвращению Тома, что у них одно имя. Буфетчица с повязанным на талии фартуком вытирала поцарапанный деревянный стол на козлах в центре комнаты, убирая капли воска, упавшие с канделябра, прикреплённого к стропилам на потолке с помощью чёрных железных цепей.

Группа ведьм в шляпах на диване в углу наслаждалась поздним чаем, и, как и в пабах магловского мира, здесь было несколько дряхлых стариков, которые растягивали одну пинту часами напролёт, потому что больше им некуда было пойти.

— Простите, — сказал Том, подходя к буфетчице, которая левитировала свежие свечи в железные подсвечники люстры, — сколько стоит комната?

— Мы под завязку, — сказала буфетчица, даже не глядя на Тома. — Осталась только двойная комната с удобствами.

— Сколько за неё?

— Пятнадцать сиклей за ночь, завтрак включён. Пять галлеонов и пять сиклей, если Вы платите за неделю. Будет дешевле, если Вы разделите стоимость и найдёте кого-то для второй кровати.

Том подчитал. Десять недель вне Хогвартса будут стоить ему пятьдесят два галлеона, целое состояние, если только он не пожертвует своей уединённостью с незнакомцем, что будет хуже, чем выжимать из себя неуклюжую вежливость с семьёй Грейнджер. За такие деньги он может остановиться в четырёхзвёздочной гостинице в Лондоне или пятизвёздочной в Лидсе или Ливерпуле. За эти деньги он мог купить себе собственную крошечную квартиру в Лондоне — кошмарное место без электричества, работающей канализации или даже крыши в разбомбленном районе, но оно было бы его собственным.

(Но все эти места будут в магловском мире, а это лишит смысла его избегание приюта Вула.)

— Вы берёте деньги за использование камина? — спросил Том.

— Два кната за летучий порох. Бесплатно с любым заказом.

Том ничего не ел с завтрака в Хогвартсе перед поездом. Он подумал о своих вариантах, ковыряясь в пироге с подливой, с гарниром из горошка, с мятой и пастернака со сливочным маслом.

«Дырявый котёл», будучи проводником в магический мир, был самым популярным пабом в Волшебном Лондоне. Были и другие гостиницы и таверны в Лондоне, но они обслуживали только определённых постояльцев. Он знал о пабе в Лютном переулке, который подавал сомнительный «телячий» шницель с «коричневым соусом».{?}[Коричневый соус, когда он не «сомнительный», — традиционная английская приправа к мясу, кисло-сладкий соус из уксуса, томатов и тамаринда, очень похожий на вустерский] Но он никогда там не был, и идея провести там ночь в одиночестве ничуть не прельщала, даже если хозяева будут закрывать глаза на то, как он практикует в своей комнате «непонятную магию» со страниц, переписанных из реликвийных книг его одноклассников.

Он не мог представить, что проведёт всё лето в Лютном переулке, если только не завесит все двери и окна нитками чесночных головок и не станет спать в ботинках и с палочкой под подушкой.

А что было вне Лондона?

Том знал, что по всей Британии располагались поселения волшебников, маленькие волшебные деревни в Ланкашире, и Девоне, и Уэльсе. Как и в магловском мире, цены за пределами большого города обещали быть более сносными, а с магическим транспортом расстояния не были помехой для волшебников. Но он не мог просто приехать туда: чтобы использовать летучий порох, надо знать чёткое название места назначения, и он не представлял, как что-то хорошее получится из запрыгивания в камин «Дырявого котла» с криком: «В девонскую волшебную деревню!». Так он мог оказаться в центре гостиной какой-то волшебной семьи, запуская сглазы от воров и призывая министерскую группу захвата на случай ограбления.