Уинстон Грэм - Четыре голубки
Они не сводили друг с друга глаз. Бассет снова поджал губы, но не заговорил.
— Сейчас трудные времена для милосердия, — сказал Росс, — я знаю. Не так давно многих повесили за мятеж на флоте, и вполне справедливо. Такие, как их зачинщик Паркер, могут болтать о свободе, но первыми установят еще более жесткие правила, чем те, от которых они клялись избавиться. Но сначала мятежи поднимали против невыносимых условий, и Адмиралтейство, во многом действующее довольно глупо, приняло мудрое решение, поступив с мятежниками мягко. Эти же беспорядки в Корнуолле не имеют ничего общего с поздними мятежами, а похожи на самые первые. Пустые желудки, потухшие очаги, больные жены и беспризорные дети — отличные советчики во время беспорядков. Не думаю, что Сэмпсон, Барнс или Хоскин хотели преступать закон. Они ожесточились не против нас с вами или других представителей власти. Они ожесточились против торговцев и мельников, жиреющих, пока остальные голодают. Помиловать одного осужденного — это не признак слабости, это убедит всех, что свершилось правосудие.
Бассет отвернулся, а когда повернулся обратно, стало ясно по выражению его лица, что его мысли витают далеко от высказанных аргументов.
— Вы говорите, что эти люди — патриоты, Полдарк, — сказал он. — Вы знаете, что в прошлом месяце в Камборне был создан Патриотический клуб? Как я понимаю, все его члены — молодые люди, и все носят пуговицы, которые получили напрямую из Франции, с выгравированными словами «Свобода» и «Равенство». А еще они поют песню, восхваляющую революцию и все ее последствия. Да-да, все ее последствия — вероломство, тиранию и кровавую резню. Более того, они превозносят любую победу Франции, на суше или на море, и огорчаются победам Англии. Но они не ограничиваются обществом друг друга! Они идут к шахтерам и беднякам и подстрекают их к бунту сладкими речами. Я узнал, что они общались и с лидерами этих беспорядков. Если бы не было таких людей и таких клубов, кто знает, как бы мы поступили... Но не сейчас.
Небо начало темнеть. Вместо того чтобы рассеяться, как это часто случалось этим летом, облака густели, как будто собирался дождь.
— Я уважаю вашу точку зрения, милорд, — ответил Росс. — События принимают такой оборот, что никто с уверенностью не скажет, как правильно к ним относиться. Но к революции во Франции, в этом я уверен, привела нищета простого народа на фоне распущенности двора и слабости правительства, к тому же жестокого и сурового. Теперь у нас едва ли лучшие условия для бедных, чем во Франции в 1789 году. Вот почему закон Питта выглядел как лучик надежды, вот почему, как я считаю, настоящая трагедия, что его отозвали. Но в любом случае, наше правительство не слабое. Есть ли необходимость в его суровости?
— Мы не были суровы, приговорив лишь одного человека. Мы проявили милосердие к двум другим.
— Это как посмотреть.
Бассет стал терять терпение.
— Вы считаете, что можете судить судей?
— Последнее, чего бы я хотел — это кого-то судить. Вот почему из меня вышел бы плохой судья. Но я говорю не об осуждении, а о снисходительности — в узком смысле — и мудрости — в более широком.
Бассет скривил губы.
— Человек, говорящий такое, как я полагаю, готов признать, что люди, судящие других, должны избавиться от гнева, дружеского расположения, ненависти и мягкосердечия. Именно таким я и стараюсь быть. Простите, если разочаровал вас.
— Я этого не говорил...
— Уверен, вы говорили от чистого сердца. Вы знаете, что я говорил именно так. Конечно, у нас разные точки зрения... Ах, дорогая, присоединяйся к нам. Капитан Полдарк как раз нас покидает.
Глава третья
По дороге домой Росс увидел Сэма Карна, возящегося в тесной часовенке у Уил-Мейден. Он спешился и вошел. Сэм был один, и Росс сказал ему, что Джона Хоскина вряд ли помилуют.
— Спасибо, брат, — ответил Сэм. — Так смело было с вашей стороны попробовать. Я даже и не знал, что вы собирались. Скажу завтра Питеру. Но думаю, он и так знает, что его брата повесят.
Росс взглянул на Сэма, не сильно удивившись его безропотному тону. В шахтерских районах жизнь и смерть стоили дешево, в особенности для Сэма, столько времени уделявшего помощи больным.
— Питер хочет пойти, — сказал Сэм, — и я пойду с ним.
— С ним? Куда? В Бодмин?
— Да. Сначала я хотел его отговорить, но это правильно, что там будет семья Джона.
— Но почему ты? Ты не член семьи.
— Питер — мой напарник, и я не хочу, чтобы он прошагал весь путь туда и обратно в одиночестве.
— А что насчет его родителей?
— Отец и мать Питера придут туда на день раньше, в надежде повидаться с сыном. И другие тоже придут отдельно.
Росс оглядел пустой молельный дом с грубыми стульями и Библией на столе у окна.
— Это будет в четверг. Не забудь, что в четверг у тебя поединок.
— Да, я не забыл.
— Как думаешь, ты победишь?
— Я точно не знаю. Я больше привык бороться с тем, что внутри души.
— И часто ты раньше боролся?
— Порядочно. Но с тех пор как обрел Господа, я не был на ринге.
— Может быть, разумно немного попрактиковаться?
Сэм улыбнулся.
— Спасибо, брат, но каким образом?
— Я мог бы попробовать провести несколько бросков.
— Вы умеете драться?
— О да.
Сэм обдумал положение.
— Мне кажется, это неподобающе.
— Позволь мне самому судить.
— Ну, спасибо, брат, это может мне пригодиться. Я подумаю.
— Думай быстрее. Осталось всего несколько дней.
Придя домой, Росс рассказал Демельзе о результатах визита в Техиди.
— Чему же тут удивляться, — сказала она. — И он не поблагодарит тебя за этот визит, Росс. Он считает себя щедрым из-за того, что простил двоих, и не обрадуется тому, что его все равно считают суровым.
— Похоже, всех это заботит меньше меня. Я что, более мягкосердечный или просто хочу успокоить совесть?
— Ты — человек добрый, — ответила Демельза. — Но возможно, мы просто смирились. Когда человека приговаривают к смерти, мы принимаем это, как бы это ни было печально. Мы знаем, что этого не изменить. Ты надеялся это изменить, и потому разочарован. Считаешь, что твоя попытка провалилась. А мы не считаем, потому что и не надеялись преуспеть.
Росс плеснул себе бренди.
— Мне всё меньше и меньше нравится собственная роль в этом деле. Всё было сделано неправильно. И мне всё меньше и меньше нравится бороться с французами, командуя ополчением. Если придут французы, ну ладно, мы можем пригодиться. Но если французы не придут, нас скорее всего используют для подавления беспорядков.
— А ты что же, поддерживаешь беспорядки?
Росс нетерпеливо махнул рукой.
— Как я могу ожидать, что ты поймешь, если даже себе отчетливо объяснить не могу? Я сам не могу разобраться в своих взглядах.
— И я тоже иногда, — искренне добавила Демельза.
— А Джордж становится всё более невыносимым с каждой встречей! Около года назад мне казалось, что наша вражда затихает. С каждым годом мы становились старше и чуть терпимей, и я считал, что пока мы друг друга избегаем, наши разногласия уменьшатся.
— А разве проблема не в этом?
— Что?
— Ну, с тех пор как ты ближе познакомился с лордом Данстанвиллем, вам стало труднее друг друга избегать.
Росс допил бренди и налил еще.
— Возможно, впредь я буду реже видеться с Данстанвиллем. Мне определенно этого хочется.
— А мне можно бокал?
Росс поднял взгляд.
— Прости, дорогая. Я думал, ты предпочитаешь портвейн.
— Портвейн — для приемов, — ответила Демельза. — И стоит мне выпить один бокал, как страшно хочется второй. А бренди мне не особо нравится, так что вреда не принесет.
Росс принес бокал и налил бренди.
— Странно, что отказавшись от предложения Бассета выдвигаться от Труро, я стал видеть Джорджа, и весьма самонадеянного Джорджа, чаще, чем когда бы то ни было. Наверное, — саркастически добавил он, — мне следовало стать членом парламента, чтобы видеть его реже!
Демельза скорчила рожицу.
— А разве в этом случае твои взгляды не стали бы более запутанными?
Росс взглянул на нее немного озадаченно из-за того, что она приняла сарказм всерьез.
— А раньше ты говорила, что из меня вышел бы плохой парламентарий.
— Я не говорила — плохой. Слишком беспокойный.
— Что ж, я и сейчас беспокойный, и приходится с этим жить. И тебе тоже приходится.
— Не рви себя на части, Росс. Ты не сможешь переделать мир.
— Скажи это своему брату, который считает, что всех нас спасет.
Она задумчиво сделала еще глоток.
— Но все же он не беспокоится. Это разница в характерах. Похоже, он мало в чем сомневается.
— Лучше бы он не решил спасти егеря Джорджа, устроив с ним поединок. Мне пришлось поставить на результат сто гиней.
