Жюльетта Бенцони - Спальня королевы
Но не в характере гордой испанки было позволить третировать своих верных сторонников. Она не могла оставить это без внимания. Зная, что лучшее средство защиты — это нападение, королева отправилась требовать отчета у своего супруга.
— Все это гнусно! Полицейские штучки, так обожаемые кардиналом. Что они ищут, в конце концов?
— Доказательства вашей непрекращающейся переписки с врагами. То есть сговора с Испанией, а в вашем случае это называется изменой.
— Измена? Вы обвиняете меня только потому, что иногда я пишу моим братьям? Вы разве не знали, что я испанка, когда женились на мне? Следовало выбрать кого-нибудь другого.
— Я вас не выбирал. За меня это сделала политика. И добавлю кое-что еще. Причина не столько в вашей переписке с кардиналом-инфантом. С ней все в порядке, так как она не выходит за рамки семейных привязанностей. Дело в ваших письмах графу де Мирабелю! Он-то ведь не принадлежит к вашим родственникам, насколько мне известно?
Несмотря на снедающую ее смертельную тревогу, королеве удалось сохранить спокойствие.
— Я ни разу не написала графу де Мирабелю после того, как его выслали из Франции в связи с началом военных действий.
Она действовала наобум, не зная, нашли ли во время обыска у Ла Порта тот тайник, где хранились ее шифр и печать. Но, судя по всему, королева сыграла верно. Людовик XIII пожал плечами и повернулся к ней спиной, давая понять, что разговор окончен.
— А вот это мы как раз и выясняем, — только и произнес он. — Желаю вам доброй ночи, мадам!
Несмотря на все свое самообладание, этой ночью королева не сомкнула глаз. И к тому же со свойственной всем придворным чуткостью большинство ее фрейлин вдруг заболели какими-то странными болезнями, настолько же внезапными, насколько и неприятными. Это не позволяло им нести службу при королеве. С ее величеством остались только мадемуазель де Отфор, мадам де Сенсе и Сильви. Мария вся кипела от негодования:
— Трусихи или, что еще хуже, предательницы, продавшиеся кардиналу! — воскликнула она. — Они мне еще за это ответят, как только тяжелые времена пройдут.
— Если они вообще когда-нибудь пройдут! — вздохнула Анна Австрийская.
Но худшее ожидало их впереди. Все произошло на следующий же день. Королеве доложили о неожиданном приходе хранителя печати и секретаря суда. Пьер Сегье стал канцлером Франции полтора года назад и был самым заметным из всех парламентариев. Но, тем не менее, он все равно оставался в глазах титулованной знати всего лишь выскочкой, не наученным хорошим манерам и такту, надувшимся сверх всякой меры от сознания своей власти и, по крайней мере внешне, лишенным всяких чувств. Это была всего лишь грубая машина, существовавшая во имя буквального торжества закона, не признающая никаких нюансов и не думающая о тех, кого она давит своей железной пятой.
Канцлера Сегье проводили к королеве. Та приняла его, сидя в высоком кресле, напоминающем трон. Рядом с ней стояли Мария и Сильви. Хранитель печати приветствовал дам с минимумом положенной вежливости. Для обычной знатной женщины вполне достаточно, но не для королевы. Эта деталь не ускользнула от внимания мадемуазель де Отфор, и та, нахмурившись, немедленно бросилась в атаку:
— Итак, сударь, зачем вы явились сюда в вашем этом красном наряде и с бумагами в руках? Разве вы не знаете, что надо заранее просить об аудиенции, чтобы иметь честь быть принятым королевой?
— Меня извиняет, мадам, срочность порученного мне дела и приказ, отданный мне королем.
— Королем или кардиналом?
— Королем, сударыня. И я прошу вас позволить мне выполнить мои обязанности. Я хочу говорить с королевой, а не с вами!
— Так говорите! Что вам угодно? — спокойно произнесла Анна Австрийская. Ее рука успокаивающим жестом легла на плечо ее верной камер-фрау.
— Как вам известно, ваше величество, господин де Ла Порт, ваш камердинер, был арестован, препровожден в Бастилию и подвергнут допросу, так как при нем обнаружили компрометирующее письмо.
— Компрометирующее кого? Я полагаю, что речь идет о дружеском послании, предназначенном для герцогини де Шеврез. Я узнала о ее болезни…
— Герцогиня находится в ссылке. Разве вы об этом не знали, ваше величество?
— Разумеется, мне это известно. Но неужели это должно повлиять на те искренние дружеские чувства, которые я к ней испытывала… и испытываю? Я не скрываю этого от короля.
— Ему известно и о той нежности, которую вы питаете к нашим врагам, но…
— Король Филипп IV — мой брат, так же как и кардинал-инфант. Его супруга — сестра вашего короля, — гневно прервала его Анна Австрийская. — Политические разногласия не могут повлиять на семейные привязанности. Но, вероятно, вам неизвестно, что означают эти слова?
— Напротив, ваше величество, напротив. Моя семья получает положенную долю привязанности. Но то, что годится для простого смертного, никак не подходит тому, кто носит корону. Ваше сердце, мадам, должны занимать только король и Франция. Кроме того, сохранить некоторую нежность по отношению к братьям и даже сообщать им об этом — в этом не было бы никакого преступления. Если бы под сердечными излияниями не обнаружились очень странные вещи…
Огромным усилием воли королева заставила себя засмеяться. Даже незаинтересованный наблюдатель счел бы ее смех несколько натянутым.
— Странные вещи под… Помилуйте, господин канцлер, да вы сумасшедший!
— Не стоит говорить со мной таким тоном, мадам. Ваш слуга поведал нам немало любопытного.
— Его допрашивали, — королева побледнела. — Его…
— Подвергли пытке? Пока нет. Но это не за горами, если этот господин будет продолжать упрямиться. Сегодня ночью с ним беседовал кардинал Ришелье. Он приказал привезти Ла Порта из тюрьмы, чтобы допросить его лично.
— Под пыткой можно признаться в чем угодно! И вы бы, сударь, наговорили невесть что, если бы вас накачали водой или надели на вас испанский сапог, если бы…
— Когда человеку не в чем себя упрекнуть, ему нечего и бояться! — добродетельным тоном изрек Сегье. — Только, похоже, де ла Порту найдется в чем покаятся. И вам тоже, мадам!
Не в силах дольше сдерживаться, Мария де Отфор взорвалась:
— Вы обращаетесь к королеве, сударь! Уважайте хотя бы корону. Ведь вы утверждаете, что верно ей служите!
— Не могу с вами не согласиться, но я должен сообщить королю всю правду об этом печальном деле. Никто больше меня не желает обнаружить, что ее величество ни в чем не виновна, но у нас есть письмо…
Не оборачиваясь, канцлер протянул руку к секретарю суда, и тот немедленно подал ему документ, который держал наготове. Королева в тревоге следила за их действиями. Ей едва удавалось сдерживать свое волнение.
