Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Небеса добры, они посылают нам знаки своей воли. Тому, кто способен истолковать знамения, они дают возможность встретить грядущее с открытыми глазами.
И еще одна строка не могла мне не запомниться:
Больше вдовою не будет вдова, ибо льва она станет супругой.
Антоний в виде Геракла, символического льва — статуи всегда изображают Геракла с львиной шкурой, — вот что имелось в виду. Боги дали понять: им ведомо, какими мы были и какими будем.
Сейчас, вспоминая тогдашний восторг, я задаюсь вопросом: почему небеса приоткрывают перед нами лишь краешек завесы? Они позволяют бросить в грядущее лишь беглый взгляд, но никогда не открывают его полностью. Они не лгут, но полуправда может быть куда более жестокой, чем прямая ложь.
В итоге прав оказался Олимпий: пророчества только сбивают людей с пути.
Мы испытывали жажду новостей, сущие танталовы муки, ибо сведения поступали к нам отрывочно, словно куски топляка, выбрасываемые морем на берег. Антоний и Агенобарб добрались до Брундизия, но гарнизон Октавиана закрыл перед ними ворота. Антоний приступил к возведению осадных сооружений, а когда Октавиан попытался воспрепятствовать этому, Антоний провел блестящий кавалерийский маневр и разгромил противника, захватив множество пленных. Октавиан обратился за помощью к Агриппе, попросил мобилизовать ветеранов и привести их на юг. Теперь каждый из триумвиров убедился, что другие ведут себя враждебно, и начал действовать соответственно.
Создавалось впечатление, что вскоре разразится масштабная война. Это было хорошо — хорошо для Антония. Чем скорее они сцепятся и сразятся, тем лучше. Антоний остановит Октавиана.
Потом — тишина.
До меня дошло известие, что к моей восточной границе, к Пелузию, прибыл Ирод. Командир тамошнего гарнизона разрешил ему переправиться в Александрию на корабле, и вскоре его судно — жалкая лохань, выглядевшая так, будто вот-вот потонет, — вошло в мою гавань.
Готовясь к его визиту, я поговорила с Эпафродитом, и он попенял на мое невежество. Я задумала дать в честь Ирода пир, но Эпафродит сказал:
— Царица, разве ты не понимаешь, что он не может разделить с тобой трапезу, так же как и я?
Признаться, Эпафродит так редко давал мне повод думать о его вере, что порой я о ней забывала. Но сейчас вспомнила о религиозных запретах, касающихся пищи. Например, иудеи, как и египтяне, не употребляют в пищу свинину.
— Если ты насчет свинины, я прикажу не подавать ее.
Эпафродит, за время службы ставший более раскованным в обращении со мной, улыбнулся:
— О, если бы дело было только в свинине или, скажем, в устрицах! Нет, наши правила гораздо сложнее. Они касаются и посуды, и способа приготовления блюд, и их сочетания: одни кушанья разрешены, но их нельзя подавать вместе с другими, по отдельности тоже разрешенными. Это целая наука.
— И что же мне делать? Не есть совсем, пока он здесь?
Ирод был другом Антония, и я должна почтить его — но как?
— Я могу послать кого-нибудь, чтобы согласовать меню. Но боюсь, тебе придется обновить всю посуду и провести очищение кухонь… Ритуальное, разумеется. Я знаю, что они и так содержатся в чистоте.
Потом ему пришла в голову мысль:
— С другой стороны, это, возможно, не имеет для него значения. Он ведь не настоящий иудей.
— Что ты имеешь в виду?
Я была заинтригована.
— Его предки были идумеями, а мать и вовсе из арабов. — По лицу Эпафродита промелькнула тень презрения. — Конечно, он называет себя иудеем, но не знаю, насколько глубоко это укоренилось. Из политических соображений ему приходится скрупулезно следовать обычаям, но вне страны он может и отбрасывать религиозные ограничения.
— Однако заранее мне ничего не узнать, — вздохнула я. — Придется исходить из предположения, что он относится к запретам серьезно.
— Я его испытаю, — пообещал Эпафродит, — и, уж поверь, разберусь, насколько он правоверный. А тем временем… Для меня это будет первая возможность попировать во дворце — после скольких? — после семи лет службы! Давно пора.
— Значит, дорогой друг, дело того стоит.
Когда гонец от Ирода доложил о его прибытии, до меня дошло — слишком поздно, — что приготовленные для иудейского царя покои, наверное, тоже требовалось подвергнуть ритуальному очищению. Так или иначе, посланец сказал, что гость предстанет передо мной вечером, и я к назначенному времени встретила его в малом «неофициальном» зале для аудиенций. Там тоже стоял трон, но не слишком изукрашенный и на небольшом возвышении. Я облачилась в платье из золотой парчи иудейской работы — отчасти, чтобы потрафить гостю, отчасти же потому, что этот колокол жесткой сверкающей материи прекрасно скрывал мою фигуру.
Вечерние тени колонн косо тянулись по полу, когда в зал легкой походкой вошел Ирод, облаченный в поблескивающее белизной и золотом одеяние. Его улыбка выглядела столь искренней, что сразу расположила к себе.
— Приветствую тебя, прославленная царица Египта! — молвил он, глядя на меня с восхищением. — Должен признаться, что все рассказы о твоей красоте не передают и малой толики истины. Я… я потерял дар речи.
И выражение лица, и тон его голоса были таковы, что я поневоле верила ему.
— Мы приветствуем тебя, Ирод из Иудеи, добро пожаловать в Египет, — сказала я.
— И голос под стать лицу! — вскликнул Ирод и поспешно добавил: — Если ваше величество не сочтет это за дерзость.
Я знала, что голос у меня и вправду приятный, и снова его слова не прозвучали как нарочитая лесть.
— Подобная дерзость вполне простительна, — отозвалась я. — Мы рады твоему благополучному прибытию. Расскажи мне о положении в твоей стране.
Я встала, спустилась с подиума и предложила:
— Пройдем в портик; ты должен увидеть гавань на закате.
Обрамленные колоннадами галереи позволяли обойти главное задание дворца по периметру и увидеть гавань со всех выигрышных точек. Когда мы оказались рядом, я лучше, чем с высоты трона, смогла оценить внешние достоинства гостя. Высокого роста, мускулистый и гибкий, он обладал уверенной осанкой прирожденного солдата, а его лицо с золотистой кожей, темными завораживающими глазами, тонкими губами, высоким носом и густыми ресницами отличалось утонченной арабской красотой.
— Значит, ты направляешься в Рим? — спросила я. — Тебе предстоит долгий путь.
— Мне непременно нужно добраться до триумвиров. Из Иудеи я ускользнул чудом и теперь должен соединиться с Антонием, который намерен начать войну против захвативших мою страну парфян. Я готов на все, чтобы помочь ему.
