Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Ах, милый старина Олимпий, до чего же ты любезен и тактичен, — проворчала я, надувшись.
Я и без него знала, что разнесло меня сверх меры. Ни пышные шелка, ни парчовый кокон ничего уже не скрывали.
— Ты совершенно уверена насчет… насчет сроков? — осторожно спросил он.
— Думаю, да. Во всяком случае, приблизительно.
Олимпий покачал головой.
— Пожалуйста… ты позволишь? — Он протянул руку к моему животу.
— Разумеется, делай то, что считаешь нужным, — сказала я. — Сегодня ты не мой друг, а мой придворный врач.
Он отстегнул передник, добавленный недавно к моему платью, прошелся чуткими пальцами по выпуклой плоти, нахмурился, покачал головой. Потом проговорил:
— Ага, — и убрал руки.
— Что «ага»? — нетерпеливо спросила я.
— С точки зрения медицины все нормально. Можно сказать, волноваться нечего, но…
— Что еще за «но»? — рявкнула я.
— Я думаю, что их двое, — ответил он.
— Что?
— Близнецы, — сказал он. — Двое. Ну, знаешь, как Аполлон и Артемида.
— Без тебя, дурака, знаю, кто такие Аполлон и Артемида!
Он ухмыльнулся.
— Да, конечно. Но готова ли ты стать Латоной?
— И скитаться отвергнутой и преследуемой?
— Скитаться тебе, ясное дело, не придется, да и преследованиям тебя никто не подвергнет. Но вот насчет отвергнутой… Тут я лучше промолчу.
— Иногда я тебя ненавижу! — воскликнула я.
— Конечно. Когда я говорю тебе то, чего ты не хочешь слышать, — отозвался он. — Но я бы на твоем месте не обижался попусту, а подумал заранее, как назвать двойняшек.
Он встал, и в глазах его плясали огоньки.
— Ах, что за мужчина этот Марк Антоний!
— Уходи!
Я запустила в него баночку с мазью. Он увернулся и со смехом выбежал прочь. После его ухода я осторожно положила руки на свой необыкновенно округлившийся живот и сосредоточилась. Да, толчки внутри его в самый раз подходили для четырех пар конечностей. Двойняшки. Дать им имена — наименьшая из проблем.
Глава 17
— Марк Антоний женился, — сообщил мне матрос, которого энергично, едва ли не взашей, втолкнул во дворец Мардиан.
Матрос остановился передо мной с улыбкой на лице, сжимая шапку в руке.
— Мне прекрасно известно, что он женат, — пожала плечами я. — Что это за новость? Мне нужны настоящие новости о войне.
— Пусть простит меня ваше величество, — промолвил вестник, продолжая улыбаться, — но это новость, потому как женился он только что. А войны никакой нет.
— О чем ты говоришь?
Почему моряки решительно не способны выражать свои мысли вразумительно?
Мардиан прислонился к стене и нахмурился, скрестив руки на груди.
— Я хочу сказать, что триумвир короткое время был вдовцом. Фульвия умерла, а потом…
Фульвия. Умерла? Он освободился от нее?
— Потом он женился на Октавии. В Риме.
— Что?
— Женился. В Риме. Триумвир Марк Антоний. На сестре триумвира Октавиана. Они поженились. Вообще заключено множество союзов, в том числе и брачных: все согласились, что это лучший способ избежать войны. Ко всеобщему ликованию, распрю удалось предотвратить. Вергилий написал по этому поводу панегирическую поэму, воспевающую новый Золотой век. Хочешь послушать ее? — добродушно осведомился моряк и принялся рыться в своей сумке в поисках свитка.
— Он женился на Октавии? Овдовел и, будучи свободным, выбрал ее?
— Именно так, ваше величество.
Он перестал искать поэму.
— Когда умерла Фульвия? — спросила я.
Вопрос был дурацкий, но мне почему-то казалось очень важным узнать это.
— После того, как Марк Антоний оставил ее в Греции.
— Понятно.
Комната вокруг меня начала вращаться и странно преобразилась, но я продолжала стоять, не отрывая от него взгляда. Потом — просто чтобы заполнить паузу, так как ответа я все равно не могла запомнить, мне перескажут его позднее — я спросила:
— А почему нет войны?
— На самом деле ее не допустили ветераны. Костяк обеих армий составляли легионеры, всего полтора года назад сражавшиеся бок о бок при Филиппах. Они не желали воевать друг с другом из-за раздоров командиров. Они устали от войны. Весь мир устал от войны. Вот почему Вергилий написал о Золотом веке. Рим сошел с ума от радости, все празднуют. Толпы повсюду такие, что мы еле загрузили корабль — на улицах не протолкнуться! Одно слово — мир! А поскольку договор скреплен браком, Октавиан и Антоний теперь, можно считать, стали братьями.
— Когда ты покинул Рим? — спросила я.
И снова, невесть почему, мне казалось очень важным установить точное время.
— Менее двух недель назад. Нам сопутствовали благоприятные ветры. Похоже, ликует сама природа.
«Уж это ж точно, — подумала я. — Вся природа, все небесные сферы должны праздновать этот союз».
— Подойди к нему. — Я кивнула на Мардиана. — Он отсыплет тебе монет, чтобы ты тоже праздновал. Да, и оставь мне поэму. Хотелось бы прочитать ее на досуге.
Моряк отыскал в сумке заляпанный смятый список и вручил его Мардиану, проводившему гостя к выходу. Меня же в тот момент занимало одно: я хотела уединиться. Но куда ни устремляла я взор, он неизменно попадал на людей, которым я была небезразлична, которые знали обо мне слишком много. Обычная женщина может остаться одна даже в толпе, где она безымянна. Я же пребывала в западне своего положения, делавшего всех окружающих свидетелями моего горя и позора.
Мардиан проводил морехода, вернулся в комнату и увидел, что я по-прежнему стою, устремив невидящий взгляд на гавань. Мне некуда было деться от его сочувствующих глаз, полных тревоги и жалости.
— Прости, — тихо промолвил он. — Я услышал о прибытии корабля из Рима и, зная, как ты ждешь новостей о войне, поволок этого малого к тебе без предварительных вопросов. Я ничего не знал.
— Ох, Мардиан.
Я закрыла глаза и положила голову ему на плечо. Сознавая, что говорю глупость, я спросила:
— Почему это причиняет такую боль?
Ведь некогда мне казалось, что больше ничто не способно ранить меня так глубоко, до самой сердцевины. Я думала, что погребальный костер на Форуме выжег во мне все, избавив от подобных ударов судьбы.
Мардиану достало ума не отвечать. Он лишь обнял меня.
Мардиан распорядился отослать всех придворных, я осталась в своих покоях одна и долго лежала неподвижно, тупо уставившись в пространство. На мое тело и мои мысли напало благодетельное оцепенение. Далеко внизу волны ритмично бились о набережную, набегая и отступая. Вперед и назад, вперед и назад.
