Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Если на свете хоть что-то, во что ты веришь?
Мне тоже доводилось слышать о подобных пророчествах. Я даже имела намерение приказать найти их для меня, но признаваться в этом я не стала.
— Ты хорошо знаешь, во что я верю, — сказал он. — Я верю в силы человеческого тела и в умение исцелять его, если есть малейшая возможность. Верю в благотворность доброго сна и необходимость поддержания чистоты. Еще верю в то, что избыток жгучего перца вызывает расстройство желудка. Но более всего — в то, что внимать пророчествам крайне вредно для здоровья. Они сбивают людей с толку.
— Не знаю, не знаю… — покачала я головой. — Подумай о людях, что высоко вознеслись как раз благодаря тому, что верили в пророчества.
— Ага. Наверное, любящие матери с младенчества внушали им, что они предназначены для особой доли. Они уверовали, будто эти бредни касаются именно их, и чего-то добились в жизни. Но мы ничего не знаем о тех, кто поверил сказкам и свернул себе шею. Ведь их имена так и остались неизвестными. Таких наверняка гораздо больше.
Это заставило меня призадуматься.
— Ну а как насчет Александра и оракула в Сиве?
— Он уже был царем и завоевателем. Что, скажи на милость, изменилось после посещения оракула?
— Ты такой скептик?
— Не всем же быть болтунами, — хмыкнул он, кивнув в сторону споривших астрологов.
Миг, когда по расчетам должно было начаться затмение, приближался. Вот он наступил — и прошел. Казалось, ничего не произошло. Но постепенно мы уловили угасание света. Нет, не угасание, это было нечто иное — особое рассеяние света. Он истончался, не порождая при этом темноты. Когда я смотрела на белые камни маяка и на корабли в гавани, мне казалось, что между ними и мной возникла пелена, искажавшая цвета. То был самый странный, необычный свет, какой мне доводилось видеть.
На солнечный диск медленно наползала тень с резко очерченными краями, и в какой-то момент нам почудилось, что тающий свет вытягивает воздух и становится трудно дышать.
Не знаю, где вычитал Диодор, что на землю падет ночная тьма. Дело обстояло не так. Ведь солнце продолжает освещать небо и после того, как закатывается за горизонт; естественно, оно светило и сейчас, находясь в зените. Небо вокруг затемненного диска осталось голубым. Птицы замолчали, но затмение продолжалось недолго, и дневные животные не успели принять его за ночь и залечь спать, а ночные — вылезли из нор.
Потом тень начала сползать с солнца так же неспешно, как накрывал его. Она ушла, и мы заморгали под желтыми лучами, вновь обретшими яркость, силу и, кажется, ощутимую плотность.
Несколько дней спустя, отпустив Ирас и Хармиону, я уединилась в дальнем покое, где меня никто не мог потревожить, и принялась читать доставленный мне без лишней огласки список пророчества. Несмотря на насмешки Олимпия, я чувствовала, что затмение было знамением, тайным знаком, требующим правильного истолкования. Если небесное явление, какого не случалось полвека, происходит одновременно с событиями в Риме, решающими судьбу целого мира, трудно поверить в случайное совпадение. И коль скоро это не лунное, а солнечное затмение — Луна затмевала Солнце, — знамение явно имело отношение к женщине. Как и сказали астрологи.
Длинное предсказание из книги Сивиллы тоже говорило о женщине, а значит, могло относиться ко мне. Во всяком случае, это касалось двух следующих стихов.
Груды сокровищ из Азии Римом, как дань, увезенных бесстыдно,
Азия снова увидит, в грядущем они возвратятся сторицей.
Будет судим и заплатит сполна за свои грабежи Рим надменный.
Пусть же пока азиатов без счета в Италии, в тягостном рабстве —
Быть и италикам в Азии, будет их больше раз в двадцать,
Роком гонимых, отвергнутых и обнищавших.
Рим, говорящий чванливой латынью, награбленным золотом славен,
Ты, скольких дев непорочных бесчестивших похотью буйной!
Быть и твоим дочерям на невольничьем ложе позорно распятым.
Волосы срежет царица тебе, и суждения силой великой
Будешь, низвергнут с высот, во прахе земном пресмыкаться,
Но возродишься, воспрянешь и вновь вознесешься к вершинам.
Другой стих из сборника показался мне еще более приближенным к действительности.
Медлит покуда Рим возложить свою тяжкую длань на Египет,
Мощь свою миру царица, Владыки Бессмертного женщина, явит.
Римлян, в раздорах погрязших и силу растративших всуе,
Трое смирят и к покорности жалкой принудят,
Властвовать будут над ними, таков уж бесславный их жребий.
Трое — триумвират! Тут все казалось очевидным: с Египтом понятно, могущественная царица — я, а Бессмертный Владыка — конечно, Цезарь, обожествленный Цезарь.
А вот еще один стих:
Земли широкого мира покой обретут под державной десницей
Женщины, и воцарятся повсюду порядок и благо, покуда
Будет вдова восседать на престоле, владея землею бескрайней…
Ну о ком же это может быть, если не обо мне? Ведь в глазах богов я истинная и законная вдова Цезаря.
Звезды падучие часто с небес низвергаются в буйное море,
И в небесах зажигаются новые звезды упавшим на смену.
Если ж комету хвостатую в небе вечернем узрите —
Ждите невзгод, ибо войны и прочие беды она предвещает.
Но по сошествии в мрачный Аид десяти поколений
Женщина власть обретет, и премудрые вещие боги
Благо даруют земле, над которой она воцарится.
Вечностью год обернется цветущей под сенью венца ее славы,
Радость, достаток и мир для людей станут благом всеобщим.
Станет свободной земля, и тогда без межей, без оград и заборов
Щедрым плодов своих люд одарит урожаем, и будет
Медом сочиться для них, молоком и вином безудержно.
Эти строки поразили меня до глубины души.
Комета… Цезарь… Войны, невзгоды, несчастья, потом воцарение женщины…
Книгами Сивиллы дело не ограничивалось, существовали и другие пророчества. Например, некий прорицатель Гистасп предсказывал насильственный переход власти в Риме вождю с Востока. Неудивительно, что за распространение списков этого пророчества в Риме карали смертью. «Оракул безумного претора» предрекал порабощение Рима завоевателями из Азии. Нечто схожее сулил так называемый «Оракул горшечника», да и не он один.
Конечно, предсказания были довольно туманными, но все, что касалось вдовы, кометы и троих — триумвирата, — на мой взгляд, сомнений не вызывало. Знамение явлено: женщина, вдова, скоро будет призвана к исполнению предначертанного. Близится мой час, и надлежит встретить его в готовности.
