Ричард Глостер, король английский (СИ) - Воронина Виктория

-- Добрый день, сестра моя, - ласково произнес Ричард, подходя к королеве Елизавете, неподвижно сидевшей в своем кресле. - Я давно мечтал о нашем семейном согласии и пришел сюда с надеждой осуществить это свое желание.

-- Вам не стоило трудиться, милорд, и тратить время на беспомощную вдову, которая все равно ничего не сможет вам сделать, - неприязненно сказала королева Елизавета, бросая на Ричарда мрачный взгляд, удивительно гармонирующий с ее траурным платьем. - О каком согласии может идти речь, если мы с вами не доверяем друг другу?

-- Если вы попробуете поверить мне, то сможете убедиться, что поверили мне не зря. Я теперь помазанный король Англии, и сам Бог будет способствовать моей заботе о вас, - предложил Ричард, надеясь пробудить в невестке способность к здравому смыслу. Но королеву Елизавету от его слов передернуло как от приступа боли.

- О, я не напрасно не доверяла тебе, Ричард, и всеми силами пыталась отговорить Эдуарда от назначения тебя регентом, - с яростью проговорила она, - К сожалению, я оказалась права, ты не только захватил власть и отнял наследие моих детей, но и опозорил и нас, и свою собственную мать. У тебя черное сердце, Ричард, даже не надейся, что я когда-нибудь поверю тебе!

Ричард не стал напоминать Елизавете Вудвилл, что истинной причиной устранения ее от власти стала алчность ее родственников, не на шутку встревожившая многих знатных лордов. Он почувствовал, что любое обвинение будет в штыки принято этой женщиной, потерявшей голову от горя, и решил говорить о том, что было близко им обоим, и даже взять всю вину за их трения на себя.

-- Вы правы, сестра моя, предвзято ко мне относясь, и я заслужил ваш гнев, - покорно сказал он, садясь на ступеньку кресла возле ее ног. - Да, я в свое время пытался не допустить союза между вами и Эдуардом, теперь я понимаю, что совершал великий грех, стараясь разлучить такую любящую и преданную друг другу пару. Вы и я любили Эдуарда больше всех на свете, и не можем утешиться от скорби по нему в объятиях друг друга, поскольку вы справедливо видите во мне врага. Я раскаиваюсь в том, что я не принял вас как сестру после свадьбы с Эдуардом, но я хочу исправить этот грех и сказать, что как бы вы не относились ко мне в дальнейшем, я всегда буду о вас заботиться как самый преданный брат.

-- В последнее время вы совершили много такого чего нельзя простить,- в волнении произнесла королева Елизавета. - Неужели вас не мучила совесть, когда вы забирали корону у моего мальчика?!

- Сестра моя, давайте представим себе, что свершилось ваше желание, и наш принц Эдуард был бы коронован, - предложил ей Ричард. - Ваши братья, дяди, сыновья Грей не успокоились бы, пока не уничтожили меня и моих сторонников, а победу в этой войне вполне мог одержать и я. Нашей смутой воспользовались бы Ланкастеры для начала войны за английскую корону. Лордам, которые до сих пор не брали участия в военных столкновениях, пришлось бы выбирать, на чьей они находятся стороне, и тогда бы в Англии началась настоящая бойня, длящаяся до по­лного уничтожения одной из сторон. Беспорядками в нашей стране вполне бы могли воспользоваться шотландцы, французы и воинственные датчане. Как вы думаете, много шансов у двенадцатилетнего мальчика-короля уце­леть в этой тотальной войне, если он не то, что свою страну, самого себя не может защитить. Почему-то вы думаете, что корона это обязательная гарантия власти, благополучия и счастья, но это далеко не так. Корона иногда бывает знаком обреченности жертвы на мучительную смерть, достаточно вспомнить несчастного безумного короля Генриха Шестого. Подумайте над моими словами, и в случае необходимости всегда обращайтесь ко мне, - Ричард слегка поклонился невестке и вышел из ее покоев, оставив ее в глубокой задумчивости.

Поразмыслив над услышанным, королева Елизавета была вынуждена признаться самой себе, что Ричард во многом был прав, и его поступки были поведением честного человека, заботящегося о благе всех членов своей семьи. Через два дня она послала за Ричардом, и когда он пришел, она бросилась к нему со словами, что полностью вручает его опеке и саму себя и своих детей. Ричард тогда ощутил радость большую, чем при своем короновании, - еще одно сердце повернулось к нему с любовью, что он ценил гораздо больше своего высокого положения. Елизавета же впервые за долгие месяцы страха и волнений почувствовала покой и умиротворение, чувствуя, что она действительно приобрела верного и надежно­го защитника, готового бескорыстно протянуть ей руку помощи.

После примирения с королевой Елизаветой Ричард Третий публично зая­вил о том, что он будет заботиться об детях Эдуарда Четвертого как о своих собственных детях. Принцев Эдуарда и Ричарда отправили в Лудлоу продолжать образование, королева Елизавета и ее дочери покинули свое убежище и возобновили светскую жизнь, посещая все приемы и балы, устраиваемые Ричардом Третьим. Разумное и тактичное поведение королевы Анны Невилл почтительно обращавшейся с вдовствующей королевой, окончательно примирило Елизавету с новыми монархами. Она даже начала обсуждать с Ричардом Третьим перспективу брака их детей, и они договорились до того, что возможно единственная дочь Ричар­да Кэтрин выйдет замуж за сына королевы маркиза Дорсета, а наследник Ричарда Третьего Эдуард обвенчается со второй дочерью королевы Сесиль, поскольку старшая, Елизавета, уже была просватана за Генриха Тюдора, графа Ричмонда. Елизавета Вудвилл написала письмо своему старшему сыну от первого брака маркизу Дорсету с просьбой вернуться в Англию и помириться с Ричардом, уверяя его, что король не причинит ему ни малейшего вреда. Но маркиз Дорсет предпочел остаться во Франции, сбитый с толку предостережениями изгнанных врагов Ричарда, убеждавших его в необычайном коварстве нового короля.

Согласие между королем и Елизаветой Вудвилл бесило заклятого врага Ричарда Третьего Илийского епископа Мортона, который подумывал, не добавить ли к своему измышлению о тайном убийстве сыновей Эдуарда Четвертого обвинение Ричарда в колдовстве, ибо ему непостижимым образом удалось склонить на свою сторону вдовствующую королеву, которая его прежде ненавидела.

В дни встреч с королевой Елизаветой, Ричард имел сомнительное удовольствие познакомиться с еще одной женщиной, с которой проводил свои ночи Эдуард Четвертый, с его любовницей Джейн Шор. Он не раз замечал в Вестминстере молодую женщину, которая, не занимая никакой должности, вольготно чувствовала себя при дворе, и шныряла во все уголки дворца подобно крысе, водя со всеми знакомство. Ричард недоумевал также, почему эта женщина смотрит на него с вожделением. Он навел справки о ней и узнал, что она была любовницей не только покойного короля, но и казненного им лорда Хейстинга.

Джейн Шор еще в отрочестве была выдана замуж за развращенного старика, и потеряла всякое представление о нравственности и морали. Природа наделила ее необычайно красивой внешностью: при густых светло-каштановых волосах она имела завораживающие чуть раскосые зелёные глаза, а ее точеная, в меру полная фигура сводила с ума всех мужчин. Джейн Шор видела цель своей жизни в том, чтобы быть фавориткой могущественных вельмож, имевших силу и власть исполнять все ее прихоти и желания. После казни лорда Хейстинга она сразу решила сделаться любовницей Ричарда. Осуществить немедленно ее намерение помешала поездка нового короля по Англии, но теперь она снова вернулась к своему прежнему плану. Джейн Шор предполагала, что одержать любовную победу над Ричардом Третьим ей не составит никакого труда, ей не придется бороться с его другими любовницами, поскольку у Ричарда не было увлечений на стороне, а королева Анна отнюдь не отличалась красотой леди Хейстинг.

Воодушевленная этими мыслями, Джейн Шор попросила аудиенции у короля с целью приступить к его соблазнению. Ричард как раз рассматривал первый пробный экземпляр книги сэра Томаса Мэлори с повестями о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, который он предназначал в подарок леди Анне. Он и его жена очень любили рыцарские романы и романтические истории, и Ричард заранее предвкушал наслаждение, которое он с королевой получит от чтения. К тому же книга Мэлори была необычна тем, что была не написана от руки на пергаменте, а отпечатана на бумаге Кэкстоном, и текст отличался необычайной четкостью и доходчивостью.