Сьюзен Виггз - Огненный рай
Бетани открыла дверь, отец поцеловал ее в лоб. Увидев спящего Генри, снисходительно улыбнулся.
— Наигрался и заснул, не так ли? — Он вопросительно взглянул на Глэдстоуна. — Почему ты разрешаешь ему играть на полу с этим псом, Бетани?
— Они лучшие друзья.
— Возможно, и так: его отец может принести ему больше вреда, чем эта собака.
Бетани налила из кувшина чашку сидра и подала отцу.
— Не начинай, папа. Не хочу, чтобы ты плохо говорил об Эштоне.
— Боже мой, твой муж погряз в связях с мятежниками! Преступные пираты! Обманывают короля, не признают его законных прав.
— Капитан Уоллес нападает на каждое судно в заливе. Если кто и обманывает короля, так это он.
— Патриоты, — проворчал Синклер. — Грязная куча воров. Что им нужно в Ньюпорте?
— Лоялистов гораздо меньше, чем ты себе это представляешь, — терпеливо возразила Бетани.
Синклер коснулся груди, а затем обвел рукой комнату.
— Разве ты не видишь, во что превратил тебя Эштон?
— Сделал счастливой. Мне никогда еще не было так хорошо, папа. Но ты… — она горько рассмеялась, — по твоей милости, я — жена крепостного.
— Я не хотел потерять тебя, дочка. — Волнение сдавило ему горло.
— Отпусти Эштона, отец, — умоляюще произнесла она. — Ты прекрасно знаешь, что ему невыносимо быть слугой.
Синклер взглянул на спящего на коврике ребенка.
— Как ты не поймешь, Бетани? Если бы он мог уехать из Систоуна, то увез бы тебя и Генри неизвестно куда. Возможно, на запад, на неосвоенные земли. Здесь, по крайней мере, мне известно, что ты в безопасности.
— Неужели не понимаешь, как эгоистично ты поступаешь, отец?
— Да, не отрицаю. — Его рука потянулась к груди, он стал массажировать ее пальцами, — я старый и упрямый.
Проснулся ребенок, радостно залопотал, увидев своего деда. Через мгновение малыш уже сидел у него на коленях и играл медными пуговицами сюртука.
Наблюдая за ними, Бетани одновременно испытывала и горечь, и любовь. Отец оставался непреклонным, когда вопрос касался Эштона, но то обожание, с каким он относился к внуку, сближало их.
— Не надо ненавидеть Эштона, — сказала она, когда Синклер собрался уходить. — Неужели ты уважал бы его больше, если бы у него совсем не было самолюбия?
— В твоем муже достаточно качеств, которые достойны восхищения, — признался Синклер. — Но, к сожалению, еще больше того, что вызывает возмущение. Черт возьми, этот человек просто опасен!
— В военное время все люди противостоят друг другу.
Синклер снял с крючка пальто.
— Хочу только надеяться, что присутствие генерала Клинтона сдержит активность Эштона. — Он помедлил, а затем нежно дотронулся до щеки дочери. — Одно я понимаю, доченька. Вижу, ты любишь его.
Она потерлась щекой о ладонь отца. Такие прикосновения были очень редки между ними.
— До свидания, папа.
* * *Внезапный лай нарушил тишину ночи. Приподнявшись на локте, Бетани тревожным взглядом отыскала Генри; увидев его спящим, сердито взглянула на Глэдстоуна — спаниель подбежал к двери и стал царапать лапами пол, пытаясь засунуть нос в щель под порогом.
Она неохотно поднялась из теплой постели, надела халат, сунув ноги в туфли, отогнала пса и открыла дверь. Высоко над зимними вязами, окружавшими летний домик, поднималось огненное зарево, освещавшее ночное небо. Глэдстоун выскочил из дома. Бетани бегом бросилась в спальню, взяла на руки Генри, завернула его в шерстяную шаль, вторую набросила на себя. Ребенок закапризничал, а затем успокоился на ее плече. Снаружи послышался отчаянный лай Глэдстоуна.
В дверях Бетани столкнулась с четырьмя мужчинами, лица которых закрывали шарфы, от них несло ромом.
— Кто вы такие? — голос ее дрогнул.
— Так мы тебе и сказали, чертова тори.
Бетани громко вскрикнула. Прижав к себе крепче ребенка, попыталась ногой закрыть дверь, снова хотела крикнуть, но рука, пахнущая сосновой смолой, закрыла ей рот. Ребенок заплакал громче, мешая матери оказать сопротивление незваным гостям. Слышались отдаленные крики, ржание лошадей, топот бегущих ног, приглушенный рев пожара. Где-то во дворе Глэдстоун рычал и сердито лаял, а затем внезапно смолк.
Бетани мотала головой из стороны в сторону, пытаясь освободиться, но грубые руки продолжали держать ее лицо. Посмеиваясь и грязно ругаясь, отвратительно пахнущие мужчины вытащили ее во двор.
— Соблазнительная малышка, — проворчал один из негодяев, ощупывая ее тело руками. — Может, позабавимся, прежде чем…
— Об этом не может быть и речи, — ответил второй, толкая ее по тропинке вперед. — У нас приказ не трогать ни ее, ни этого выродка.
Она обернулась и увидела, как двое мужчин поднесли пылающие факелы к кровле дома. Ее попытка вырвать руку только рассмешила верзилу, державшего ее.
— Заткни рот своему отродью, — приказал он, — иначе сделаю это сам.
Она покачала ребенка, прижимая его к груди, детский плач стал утихать, перейдя во всхлипывания.
Впереди замаячил амбар, двери которого были настежь открыты. Грубые руки втолкнули ее внутрь.
— Пожалуйста, — взмолилась Бетани. Дверь захлопнулась. Она слышала, как закрылась щеколда. Внутри амбара было совершенно темно, кругом солома, рядом пахло сухим овсом и сеном.
Крепко прижимая Генри, пока он не успокоился, она прислонилась к копне и прислушалась к кошмару, продолжавшемуся снаружи: грязные ругательства, ржание перепуганных лошадей, треск огня, запах горящего дерева… Опустившись на пол, Бетани укачала ребенка, ища успокоения в тепле, исходящем от сына; попыталась осознать происходящее, но шок парализовал ее. Это было эхо войны колоний за независимость — сегодня оно отозвалось в ее доме.
Глава 17
Вся во власти творящегося вокруг ужаса, Бетани продолжала прижимать к себе спящего ребенка.
Раздался громкий стук в амбарную дверь — она прижалась к дальней стене, опасаясь, что бандиты, разрушив дом и конюшни, теперь вспомнили о ней.
Дверь широко распахнулась, и в предрассветных сумерках четко обозначился крупный силуэт в высокой шляпе и эполетах.
— Бетани?
— Дориан! — произнесла женщина дрогнувшим голосом — ее горло болело от тщетных криков о спасении. — Слава Богу, вы пришли. Все живы?
С его помощью она поднялась и, чтобы не упасть — ее ноги подкашивались, — невольно прислонилась к своему спасителю, взявшему ее за руки.
— У вас холодные как лед руки, — пробормотал он, выводя ее из амбара.
— Но как остальные…
Ее сердце замерло при виде ужасного зрелища: двери конюшен распахнуты, в стойлах не осталось лошадей; прямо перед ней чернела печь с трубой, остатки их тепла и уюта, — обгорелая, она, словно мрачный страж, возвышалась над серым пепелищем дома; то здесь, то там к небу поднимались струйки дыма над тлевшими постройками и нехитрым скарбом — всем тем, что называлось хозяйством; и довершало жуткую картину безжизненное и окровавленное тело Глэдстоуна. Бетани вскрикнула и попыталась вырваться от Дориана, но он не отпускал ее.
