История Деборы Самсон - Хармон Эми

Мне снились дороги, и полевые цветы, и бег по тропкам среди деревьев, и надо всем этим парил Финеас, но Иеремию я не увидела. Он уже попрощался со мной.

Наутро, когда я проснулась, во мне была пустота – но я ощущала себя скорее чистой и цельной. Возможно, печаль изменила меня, превратила в кого-то другого, и я вернулась к своему первоначальному «я». Я ничего не чувствовала.

Не то что несчастный генерал Патерсон.

Когда я проснулась, он уже давно был на ногах. Вряд ли ему вообще удалось поспать. От каждого движения раны вновь открывались, а мазь, которую применял доктор Тэтчер, была не так хороша, как та, которую мне когда-то дал Моррис. И все же я старательно втерла ее в перекрещивающиеся рубцы на спине генерала и плотно забинтовала их, а потом мы отправились назад, к лагерю в Пикскилле: хотя со вторым отрядом прибыли и повозки, и наши лошади, мы шли пешком.

– Мне легче идти, чем ехать на лошади, – сказал генерал, и я настояла на том, что пойду вместе с ним.

Мы плелись по дороге, отправив остальных вперед.

– Вам следовало поехать верхом, Самсон. От вида вашей походки мне не становится лучше.

– Я пойду с вами, сэр. До конца.

– Вы так упрямы, – посетовал он. – Это утомляет.

– Дьякон Томас говорил то же. Но это не упрямство. Это упорство.

Он фыркнул. На это я и рассчитывала.

– И в чем же разница, скажите на милость?

– Одно – достоинство. Другое – нет.

– А-а, так вот как все устроено. Нужно взять свои недостатки и дать им другое название. Хитро, ничего не скажешь.

– Это различие очень важно. Вы, сэр, не жестоки, но суровы. Вы придерживаетесь правил. Так и должно быть. Если этого не делать, ваши подчиненные пострадают.

– Как именно?

– Распределение пайков спасает жизни в зимнее время. Так же, как поддержание чистоты, и экономное использование ресурсов, и часовые, которые не пьют на посту. – Я сглотнула. – И горькое правосудие. Потому что милосердие раззадоривает волков.

– Не думаю, что мой вчерашний эксперимент с милосердием был удачным.

Мы замолчали, думая, что есть милосердие, а что – правосудие.

– Они всегда посылают вас, так ведь? – спросила я. – Когда случается бунт, или находят предателя, или зреет конфликт, который нужно разрешить. Они посылают вас.

– Таков, как ни странно, мой удел. Верный и преданный делу. Старый надежный товарищ. Так меня называли друзья в Йеле. Я всегда вытаскивал остальных из передряг. Я был благоразумен. Серьезен. Когда они что-то задумывали, никогда не рассказывали мне, зная, что я постараюсь их образумить. Но всегда приходили ко мне, когда все шло прахом.

– Элизабет говорила, что вам, вероятнее всего, придется отправиться на войну, где бы вы ни оказались. Она писала: «Он широк в плечах и хладнокровен, но в сердце он пылкий патриот». Как Соломон, не мечтающий о короне. Думаю, она была права.

– Она меня слишком хвалила. И вы делаете то же самое.

– Нет. – Я помотала головой. – Нет. Вы лучший из всех мужчин, которых я знала, Джон Патерсон.

– А вы самая удивительная из женщин.

Глава 23

Создание новых гарантий

Еще в марте некоего капитана Хадди из Нью-Джерси назначили охранять блокгауз в Монмуте. Когда на блокгауз напал отряд лоялистов, капитан Хадди, израсходовав все имевшиеся у него боеприпасы, попал в плен и был доставлен в Нью-Йорк. Спустя несколько недель, без предупреждений и без суда, его поздно ночью вывезли на берег океана в Нью-Джерси и повесили на дереве.

В письме, прикрепленном к груди капитана Хадди, заявлялось: «Мы, лоялисты, долгое время с печалью в сердце сносили жестокие убийства наших братьев, но отныне постановляем, что не будем более страдать, не отомстив за бесчеловечное обращение с ними. Первым мы представляем вашему взору капитана Хадди и в дальнейшем будем вешать по одному человеку за каждого убитого лоялиста. Хадди заплатил жизнью за смерть Филипа Уайта».

В ходе расследования удалось выяснить, что Филип Уайт, солдат-лоялист, оказался в руках колонистов уже после того, как попал в плен капитан Хадди. Филип Уайт сдался в ходе стычки, но после схватил ружье, застрелил сына полковника и убежал. Его поймали, взяли под стражу, но он снова сбежал. Один из его преследователей, много раз приказывавший, чтобы Уайт остановился, в конце концов ударил его по голове палашом и убил на месте.

После гибели капитана Хадди разгневанные жители Нью-Джерси обратились в Конгресс. Вашингтон, также потрясенный этим злодеянием, приказал генералитету и командующим бригадами и полками собраться и решить, что следует сделать.

Прошлое голосование проходило в июне. Но теперь, в сентябре, главнокомандующий снова собрал офицеров в доме Робинсона, чтобы обсудить печальные обстоятельства, в которых они оказались.

Я воспользовалась возможностью и заглянула к Мэгги и Моррису, которые, несмотря на обоюдную сдержанность и осторожность, стали моими друзьями. У меня почти не было опыта дружеских отношений, а у них, казалось, он и вовсе отсутствовал, но между нами возникло негласное взаимопонимание, которое я старалась не подвергать сомнению и не проверять на прочность. Я попросту получала от нашего общения удовольствие и всякий раз, когда представлялась возможность, расспрашивала их о жизни.

Генерал Патерсон все утро провел на переговорах, но во время перерыва поспешно вышел из дома, горя желанием пройтись и подышать свежим воздухом. Я увидела его на крыльце и поспешила к нему:

– Выводить лошадей, сэр?

– Нет. Генерал Вашингтон попросил меня остаться. Мне придется принять участие еще в одном обсуждении, но, пока он беседует с генералом фон Штойбеном, я могу прогуляться.

– Мне пойти с вами?

– Если хотите. – Голос генерала звучал отрывисто, но, когда он быстро зашагал прочь, я кинулась за ним.

– Вы хромаете сильнее, чем во время перехода к Уайт-Плейнс, – пробормотал он. – Следовало послушаться меня. Оба раза.

В день, когда погиб Финеас, наши отношения изменились, хотя я и не позволяла себе делать никаких выводов из близости, возникшей между нами. Мы это не обсуждали, и меня удивило, что теперь он об этом заговорил.

– Я попрошу у Мэгги еще немного мази. Это поможет от боли.

Он резко остановился:

– Вы не говорили, что вам больно.

– Не все время. Я с этим справлюсь, генерал.

– Да. Но вы не одержите верх в состязаниях по бегу. Даже если на вас будут волшебные штаны.

Я сдвинула шляпу на затылок, чтобы лучше видеть его глаза.

– Сэр, вы ведь знаете басню о черепахе и зайце?

– Да, Самсон. Знаю.

– Кто победил в состязании?

– Черепаха.

– Вот именно. Скорости у меня поубавилось, но стойкость осталась при мне.

Взгляд, который он не отводил от меня, смягчился. Он позволил мне задать темп нашей прогулке. Мы начали подниматься на холм за домом, и он рассказал мне о том, что выяснилось в ходе тягостного собрания.

– Когда мы встречались в июне, ничего не обсуждали. Каждый записал свое мнение в связи с историей с Хадди и передал его генералу Вашингтону. Он не хотел, чтобы на нас влияли чувства. К несчастью, большинство пришло к мысли, что на гибель капитана Хадди следует ответить тем же и, значит, надо повесить британского пленного того же ранга.

Я ахнула. Я знала об участи несчастного Хадди, но о голосовании не подозревала.

– Вы бы этого хотели? – спросила я, стараясь, чтобы в моем вопросе не прозвучало суждение.

– Нет. Я, как всегда, оказался в меньшинстве. Капитан Хадди был невиновен. Мысль вешать другого несчастного, чтобы отомстить за смерть капитана, представляется мне полной нелепицей. К тому же это противоречит принципам морали. Так я и сказал.

Я могла бы и сама догадаться.

– Что вы предложили?

– Я сказал, что нам следует наказать преступников, если только мы узнаем, кто замешан в казни капитана Хадди. До того, – пожал он плечами, – я бы не стал ничего предпринимать. Мой план никому не понравился. Еще я предложил направить все усилия и сосредоточить внимание на том, чтобы завершить это треклятое противостояние, а не творить новые зверства.