Джулия Лэндон - Скандальный дневник
— Здравствуйте, леди Линдсей. Искренне рад вас видеть, — произнес мистер Уильяме, комкая в руках шляпу. — Я слышал, что вы вернулись в аббатство.
— Это безусловный факт, — чуть иронично ответила Эвелин, с любопытством глядя на гостя.
— У меня хорошая новость для его сиятельства, — радостно объявил он. — Он думал, что апельсиновые деревья прибудут только через месяц-другой, но получилось очень удачно: я только что приехал из Девоншира. В тамошней теплице я нашел как раз такие деревья, которые он заказывал. Две дюжины.
Эвелин нахмурилась.
— Его сиятельство сказал, что хочет посадить их в оранжерее, — добавил мистер Уильяме.
Эвелин ахнула от удивления.
— Когда это было? Мистер Уильяме поморгал.
— С неделю назад. А в чем дело? Что-то не так?
— Нет-нет, все в порядке, — поспешно ответила Эвелин. — Просто я… — Подумать только: Натан заказал апельсиновые деревья! Он собирался восстановить оранжерею — для нее! Сердце Эвелин радостно подпрыгнуло. От волнения она не сразу собралась с мыслями. — Ну что ж, — наконец сказала она, — с ними надо что-то делать.
— Нужно отнести деревья в оранжерею.
— Видите ли, мистер Уильяме, здесь есть одна небольшая проблема. К сожалению, она сгорела.
— Как?
— Дотла, — кивнула Эвелин. — Но мы ее восстановим! А пока давайте подумаем, куда поставить деревья.
— В зимний сад, мэм? — предложил лакей.
Эвелин покачала головой. Пол там был сделан из вишневого дерева, и ей не хотелось, чтобы на нем остались следы от тяжелых кадок. К тому же почти все помещение было заставлено мебелью.
— А внизу нет никакой комнаты, куда мы могли бы поставить деревья? Временно — потом мистер Гиббс найдет для них более подходящее место.
Лакей на секунду задумался, затем кивнул:
— В конце коридора есть пустая кладовка, мэм.
Эвелин с улыбкой обернулась к мистеру Уильямсу:
— Будьте любезны, подождите меня в гостиной. Я пойду, взгляну на эту комнату: надо убедиться, что она подойдет. — Она обернулась к лакею: — Как только проводишь мистера Уильямса в гостиную, пожалуйста, сразу же пришли ко мне Бентона.
Лакей кивнул и жестом пригласил мистера Уильямса следовать за ним. Тот медленно двинулся за лакеем, с интересом разглядывая роскошный дом.
Эвелин спустилась по черной лестнице на цокольный этаж и направилась к кладовке. Она уже много лет не была в этом темном затхлом коридоре. В конце его, по обе стороны, располагались две двери. Эвелин открыла первую и увидела какие-то ящики.
Она захлопнула дверь и открыла ту, что напротив. Там было пусто.
Комнату освещали яркие солнечные лучи, проникавшие в единственное оконце. Эвелин переступила порог и взглянула на пол. «Да, сюда можно пока поставить деревья», — решила она и уже повернулась к выходу, но тут ее внимание привлекла стена комнаты.
На камне отчетливо виднелись вмятины, царапины и какие-то пятна. Подойдя поближе, Эвелин ахнула — эти пятна очень напоминали кровь.
Сзади раздался какой-то шорох. Она вскрикнула от неожиданности и резко обернулась.
— Прошу прощения, мэм, — сказал Бентон. — Не хотел вас напугать.
Сердце Эвелин отчаянно колотилось. Она кивнула и опять посмотрела на стену.
— Бентон, что с этой стеной? — спросила она, внимательно вглядываясь в следы на камне. — Похоже на кровь. Здесь висели мясные туши?
Дворецкий потупился:
— Нет, мэм.
Эвелин ждала дальнейших разъяснений, но Бентон молчал. Она обернулась.
Дворецкий пришел в замешательство. Она еще никогда не видела его таким смущенным.
— Бентон?
Он взглянул на стену и судорожно сглотнул.
— Эта комната пустует уже несколько лет, мэм. Здесь… — Он с явным трудом подбирал слова.
— Что? — поторопила его Эвелин. Дворецкий посмотрел ей прямо в глаза.
— Сюда приходит его сиятельство… чтобы… так сказать, облегчить свое горе.
— Не понимаю.
— После того как мы потеряли мистера Роберта, его сиятельство приходил сюда и бил кулаком в стену.
— Откуда ты знаешь?
— Я… случайно застал его здесь через неделю после смерти мистера Роберта. Он сломал себе палец.
Эвелин смутно помнила, что видела его перевязанную кисть. Но тогда она подумала, что это следствие какой-нибудь пьяной потасовки. У нее не было сил беспокоиться о муже; ее тогда не волновало, что с ним происходит.
Протянув руку, она провела пальцем по одной из царапин.
— О Господи! И что же ты сделал?
— Он, по своему обыкновению, отказался от помощи врача, и я сам наложил повязку. Мой отец был хирургом, так что я кое-что в этом понимаю.
— А потом?
— Потом? — На губах Бентона мелькнула теплая улыбка. — Он отстранил меня от должности.
— И все эти отметины на стене — следы его рук? — ошеломленно спросила Эвелин.
— Да, мэм. Он приходил сюда много раз.
— Боже мой, — прошептала она, — а я ничего не знала!
— Он предпочитает держать это в тайне ото всех, мэм. Ему кажется, что это проявление его слабости. Думаю, никто не знает, насколько глубоки его страдания.
Она тоже не догадывалась. Да, она видела, что Натан горюет, но была слишком поглощена собственной скорбью, а его частые отлучки заставили ее думать, что он внял совету их родителей и заранее подготовился к смерти Робби. Однако сейчас у нее слабели колени при виде этой стены, испещренной царапинами и вмятинами, каждая из которых была свидетельством чудовищной боли.
Она ничего не знала. Она была далеко и не могла ему помочь. Она была виновата в том, в чем обвиняла его самого.
— Нам надо куда-то поставить апельсиновые деревья, Бентон. Временно — до тех пор, пока не будет восстановлена оранжерея, — рассеянно проговорила она, не отрывая глаз от стены. — Поручаю тебе самому решить этот вопрос — уверена, что ты справишься. А мне надо… — «Попросить прощения. Простить. И забыть». — Кое-что сделать.
— Конечно, мэм, — отозвался дворецкий. Эвелин опять прикоснулась рукой к стене.
— Пока все. Я скоро приду.
— Да, мэм, — сказал Бентон и тихо вышел за дверь, оставив Эвелин у стены.
Перед ее глазами стояла страшная картина: муж в одиночку сражается со своим горем в этой пустой комнате, потому что ее нет рядом, и никто не может его утешить.
Расспросы Натана о человеке по имени Рис Синклер не дали результата. Доннелли и Уилкс уехали в неизвестном направлении, а остальные друзья и приятели Натана никогда не слышали такого имени.
Натан по-прежнему был уверен, что его смерти желал какой-нибудь состоятельный человек: пятьдесят фунтов за его голову — сумма немаленькая.
