Барбара Картленд - Влюбленный странник
«Это мое дело», — ответила тогда Люсиль.
Она проводила семейство к выходу. Девица опять рыдала, а отец сделал неловкое движение, пытаясь пожать Люсиль руку.
И лишь когда они ушли, Люсиль почувствовала желание упасть на кровать и горько расплакаться, как только что плакала здесь Сара. Она отлично понимала, что испытывала эта девочка. Она потеряла нечто большее, чем девственность. Она потеряла мечту и веру в романтику. Все это кончилось для нее позором, горькими обвинениями, бесплодным гневом и сознанием того, что сделанного не воротишь.
Оставшись одна, Люсиль закрыла лицо ладонями. Она любила Бо, когда вышла за него замуж, и она все еще продолжала его любить. Это было хуже всего — после того зла, которое причинил ей этот человек, она все еще его любила. Ей бы злиться на него, ненавидеть, когда Бо напивался до бесчувствия или изменял ей. Но стоило ему только прикоснуться к Люсиль, найти губами ее губы, как она тут же таяла в его объятиях, полностью сдавалась и открывалась ему, как будто сама была наивной, бредящей сценой дурочкой вроде этой Сары.
И это было едва ли не бульшим унижением, чем сознание того, то она вышла замуж за пьяницу и негодяя. Люсиль воспитали добропорядочной девушкой. Ее отец был хорошим человеком, и она понимала, что, если бы Ганс Шмидт познакомился с Бо, он счел бы его законченным мерзавцем. И все же она любила этого человека.
Это была любовь, не имевшая ничего общего ни с рассудком, ни с нежностью, ни с душевными чувствами. Это была физическая, плотская, земная любовь, потребность ее тела в теле Бо, первозданная жажда мужчины. Не один, а сотню раз Люсиль говорила себе, что должна оставить Бо. Иногда, когда его приносили домой и Люсиль удавалось, приложив нечеловеческие усилия, втащить Бо вверх по лестнице и уложить в постель, она подолгу стояла и смотрела на пьяного до бесчувствия подонка, которого называла своим мужем. Он являл собой в такие моменты чудовищное зрелище — громко храпел, источая зловонный запах алкогольных паров, одежда его была испачкана и зачастую порвана в драке, в которой Бо успел поучаствовать, прежде чем его отволокли домой. Люсиль с отвращением отворачивалась от него.
«Завтра я уйду от него», — говорила она себе, когда ей приходилось проводить ночь в кресле или на полу рядом с кроватью под тонким одеялом или пледом.
Но по утрам, когда ему было плохо, она была нужна Бо. Иногда он был способен только лежать в темной комнате с ледяным компрессом на лбу, мучимый жаждой, которую ничто не способно было утолить, — по крайней мере, ничто из того, что могла предложить ему Люсиль. А иногда Бо бывал наутро угрюм и печален, говорил в отчаянии о самоубийстве и о том, что никому на этом свете он не нужен. Но чаще всего он был просто беспомощным и целиком зависел от Люсиль.
«Подержи меня за руку, — умолял Бо. — Я чувствую себя таким больным, я не могу играть сегодня вечером. Ты ведь понимаешь — я не могу».
«Но ты должен, Бо, — говорила ему Люсиль. — Если я скажу в театре, что ты болен, они поймут, в чем дело, и на этот раз выкинут нас наверняка. Нас уже предупреждали и на прошлой неделе, и на позапрошлой. Ты не можешь снова подвести их сегодня, нам этого не простят».
«Голова раскалывается, — стонал Бо. — Мне плевать, даже если они нас выкинут, я не пойду в театр».
Но обычно ему удавалось с этим справиться. Люсиль прикладывала ему к голове лед, поила его черным кофе, заставляла принимать каждый час холодный душ, и Бо удавалось протрезветь. Затем следовал мучительный спектакль, во время которого он произносил свою роль мямля и запинаясь и мог в любой момент забыть текст. А потом Бо занимал у кого-нибудь деньги, напивался, и все начиналось сначала.
И все же Люсиль не могла решиться бросить Бо. Они прожили вместе три года. Три года, на протяжении которых Люсиль была достаточно молода, чтобы верить, что смерть может быть желаннее жизни, пока наконец, медленно и незаметно, так, что она сама не поняла, в какой именно момент это произошло, она не освободилась от власти Бо. Заклятие, лежавшее на ней, было разрушено, и Люсиль почувствовала, что ей уже все равно, что будет с Бо.
Но даже тогда было трудно принять окончательное решение, упаковать небольшую коробку с вещами и уйти. И только когда Бо попал в больницу после драки, в которой нанес человеку серьезное увечье, Люсиль вдруг спросила себя, почему терпела так долго, почему ей было так трудно уйти от всего этого.
Примерно через год после ухода Люсиль от Бо ее заметил Эдвард Джепсон, и для нее началась новая жизнь.
Теперь, глядя на Бо, казавшегося таким опустившимся, неухоженным и таким старым, Люсиль спросила себя, что было бы, если бы они все еще были вместе, когда ее увидел Эдвард Джепсон. Бо вряд ли отпустил бы ее, во всяком случае, он мог бы так все осложнить, что Эдвард бы не стал с ней связываться, решил, что овчинка не стоит выделки.
Бо очень ревниво относился к чужому успеху, это Люсиль знала. У него не было причин ревновать к Люсиль как к актрисе — она была молода и неопытна. У Бо не было особого актерского таланта, но был, по крайней мере, опыт, и он мог, если хотел и был трезв, играть неплохо.
И все же Бо ревновал ее. И, хотя это казалось вполне объяснимым, ревность его была какой-то ненормальной. Он не боялся, что Люсиль перестанет хранить ему верность, но боялся, что она может перестать быть ему полезной. Люсиль часто думала, что Бо хотел ее не потому, что она была хороша собой, и не потому, что его тело жаждало ее тела, а потому, что его устраивало, что им руководят.
Словно некий инстинкт самосохранения подсказывал Бо, что ему необходим кто-то, от кого он может зависеть, как инвалид зависит от профессиональной сиделки или дитя от своей матери. Именно для этого, считала Люсиль, она и была нужна Бо: чтобы быть ему мамочкой и защищать его от последствий собственного поведения.
Иногда, когда Люсиль было жалко Бо, она пыталась найти психологические причины его зависимости от нее, но прежде чем ей удалось обнаружить зерно истины, просеяв сквозь сито множество цветистых историй, которые рассказывал ей Бо, дело дошло до сцены, после которой она уже считала его не столько жалким, сколько отвратительным.
И все же теперь, когда Бо вернулся после всех этих лет, чтобы разрушить ее жизнь, Люсиль по-прежнему жалела его. Дело было не в том, что он говорил или делал, а в чем-то в нем самом. В его жидких седых волосах, когда-то таких роскошных, в усталости в глазах, казавшихся много лет назад живыми и веселыми, в обвисших щеках, покатых плечах.
Люсиль отчаянно пыталась собраться с мыслями. Сейчас не время для слабости. Она подумала о Рэндале. Она же собирается замуж за Рэндала! Это Рэндал должен стать ее мужем, и чем быстрее уберется с дороги Бо, тем лучше. Она не может развестись с ним, не может сделать ничего, что привлечет внимание прессы, вызовет скандал или ненужные слухи. И все же от Бо надо как-то избавиться.
