Барбара Картленд - Влюбленный странник
Бо выразительно посмотрел на открытую дверь в спальню. Люсиль проследила за его взглядом. Розовые абажуры ночников вдруг показались ей в этот момент не призывно манящими, а пошлыми и вульгарными.
— Я еще раз спрашиваю тебя — сколько?
— А я еще не решил, — усмехнулся Бо. — Я налью себе еще?
— Нет. — Люсиль выхватила стакан у него из рук и со стуком поставила на стол. — Если ты рассчитываешь надраться здесь до бесчувствия, то ошибаешься. Такой скандал мне не нужен. Я дам тебе некую сумму денег, и ты уберешься отсюда прямо сейчас. А завтра мы подпишем своего рода договор. Я буду платить тебе определенную сумму в наделю или в месяц, а ты будешь держаться от меня подальше.
Бо рассмеялся.
— Надо же, какой хваткой деловой леди ты стала, — поддразнил он Люсиль. — А я помню те времена, когда мне приходилось вести семейную бухгалтерию, потому что для тебя это было слишком сложно.
— Это ложь! — воскликнула Люсиль. — Ты всегда был безнадежен во всем, что касалось денег. Я еще не забыла, как чуть ли не силой отнимала у тебя остатки твоего жалованья, иначе ты пропил бы все еще до того, как мы заплатили за квартиру.
— «Дела людей, порочные и злые, переживают их»[4], — процитировал Бо, и Люсиль неожиданно представила его произносящим эти слова на обшарпанной сцене на американском Западе перед ковбоями и переселенцами с женами, которые слушают его открыв рты. Они тогда ездили с гастрольной труппой около восьми месяцев с пьесами Шекспира. Они не продержались бы так долго, если бы их жалованье не было таким мизерным — на эти жалкие гроши Бо не мог напиться в стельку. Но к моменту, когда они приехали в Геттесвилль, Бо подкопил деньжат и запил, так что труппа отправилась дальше без них.
Люсиль не забыла, в каком отчаянии была она тогда. Бо завершил свой запой скандалом — он разгромил салун, где выпивал. Это случалось всегда. А когда он вышел из больницы, его ждала повестка в полицию и штраф, а это означало, что им придется заложить даже собственную одежду, чтобы расплатиться.
И сейчас, спрашивая Бо, сколько денег он хочет, Люсиль словно слышала, как произносит те же слова совсем при других обстоятельствах.
«Сколько?» — спрашивала она многих хозяев салунов, предъявлявших ей счета за разбитую мебель и за собственные синяки, а иногда и за сломанные конечности.
«Сколько?» — слышала она собственный голос, тщетно скрывавший испуг, поскольку она понятия не имела, на что они будут выкупать вещи обратно.
И был еще один случай, когда ей пришлось спрашивать «Сколько?». Воспоминания об этом даже после стольких лет причиняли ей сильную душевную боль.
Она до сих пор помнит ту тихо скулящую девицу, и ее отца, яростно вопившего, и мать, сидевшую с поджатыми губами и не произнесшую ни слова. Девица была семнадцатилетней дурочкой, помешанной на сцене. Она посылала Бо подарки — цветы, которые он без сожаления выбрасывал в корзину, сигареты, которые он выкуривал, и дешевые галстуки, которые использовал, чтобы подвязать сломанную ножку стула.
Бо откровенно смеялся над девушкой, как смеялся над всеми своими поклонницами, а Люсиль хорошо знала, что недостатка в них не было. Если бы она не почувствовала в тот день, что не может идти на ужин после спектакля, а должна вернуться домой и лечь в постель, может быть, ничего бы и не случилось. Но девица ждала своего часа, а Бо, поскольку Люсиль свалилась с температурой и не могла присматривать за мужем, повел девчонку ужинать.
К сожалению, у девушки было с собой немного денег, и Бо напился. Но, опять же к сожалению, денег было недостаточно, чтобы напиться до бесчувствия, и Бо соблазнил ее, хотя, как с горечью сообщила потом Люсиль ее родителям, она сама мечтала быть соблазненной. Люсиль скоро поправилась, и у Бо отпала необходимость в молоденькой любовнице. Обиженная его невниманием, девушка закатила сцену, а потом отправилась домой и рассказала все родителям. Как всегда, когда пахло жареным, Бо предоставил разбираться во всем Люсиль, а сам испарился.
Отец девушки начал с громких криков, брани и угроз обратиться к представителям закона. Постепенно гнев его унялся, так как он понял, что ничего таким поведением не добьется. Люсиль поняла, что перед ней вполне обычные люди, хотя она презирала ноющую девицу с ее наивными амбициями, навлекшими беду, ей было жалко и ее отца, и суровую молчаливую мать.
Они тяжело работали, чтобы достойно вырастить дочь. Об этом говорили и морщины на их лицах, и их грубые красные руки, привычные к физической работе, и то, как, несмотря на владевшие ими гнев и отчаяние, они с гордостью говорили об успехах дочери в школе и о ее многочисленных друзьях.
Именно от жалости к этим людям, а еще потому, что знала: она должна до последнего, любым путем защищать Бо от последствий его поведения, Люсиль задала тогда вопрос, который — она была в этом уверена — решит проблему. «Сколько?» — спросила она тогда.
Произнося эти слова, Люсиль понимала, что имеет дело вовсе не с такими людьми, которые пришли требовать денег. Они хотели справедливости и наказания для обидчика их дочери, нанесшего ей вред, которого нельзя ни исправить, ни забыть.
«Я не прошу у вас денег, — гневно произнес отец девушки. — Никакими деньгами не исправить зло, которое причинено нашей Саре. Я пришел сюда, чтобы заставить этого гнусного актеришку жениться на ней. Но если он женат на вас, то не может этого сделать. Господи, помоги вам, ну и муженька вы себе нашли».
«Думаю, я справлюсь с ним лучше, чем это получилось бы у вашей дочери, — сказала Люсиль. — Браки, заключенные под влиянием обстоятельств, редко бывают удачными. Если позволите сказать, надо бы было воспитывать свою дочь построже, тогда не пришлось бы прибегать к таким радикальным мерам».
Слова ее, казалось, уязвили молчавшую до сих пор мать настолько, что она открыла рот.
«Нам не нужны ваши советы, благодарю покорно! — резко бросила она в лицо Люсиль. — Пойдем, Клем, мы ничего здесь не добьемся. А я уж с Сарой поговорю, будьте уверены. Она надолго запомнит этот разговор».
«Я не виновата!» — визгливо кричала Сара, как попавший в западню кролик. Ее красное лицо распухло от слез, и ее весьма скромное обаяние сводили на нет и ее слезы, и гнев ее родителей.
«В следующий раз, когда будете писать записки и слать подарки мужчине, поинтересуйтесь хотя бы, женат он или холост», — бросила девушке Люсиль.
«Вы сами еще так молоды! — неожиданно проговорил отец девушки. — Мне жаль вас, мисс, вы замужем за негодяем. И можете передать ему от меня, что его скальп остался сегодня с ним только потому, что у него есть жена, которая выступила в его защиту, хотя, видит бог, я не понимаю, почему вы это делаете».
