Розмари Роджерс - Связанные любовью
— Георг тщеславен и восприимчив к любой мелочи, — задумчиво произнес Стефан. — Александру Павловичу не следовало отказываться от увеселений, устроенных в его честь в Лондоне.
Она поджала губы, показывая, что полностью разделяет вкусы и предпочтения своего отца.
— В любом случае король был бы только рад любой возможности досадить Александру Павловичу.
Вероятно, Георг так бы и сделал, но дело было в другом.
— И вы думали, что я стану соучастником в такой интриге?
Она поежилась:
— Не знаю.
— Моя мать до самой смерти сохраняла преданность России.
— Как и вы сохраняете преданность Англии, — быстро вставила Софья. — И так должно быть.
Он скрипнул зубами, не желая слушать голос здравого смысла и уверенный в одном: ничего бы не случилось, доверься она ему.
— Мы вернемся к этой теме позднее. — Стефан шагнул к кровати. — Те письма, которые вы украли, что в них?
Чем они опасны для Александра Павловича?
— Не знаю. Он негромко выругался.
— Я думал, мы уже обо всем договорились.
— Я действительно не знаю, — вспыхнула Софья.
— То есть вы ехали в Англию, весьма ловко играли роль воровки и сражались с безумцем, даже не зная, ради чего рисковали головой?
Она пожала плечами, отчего под сорочкой обозначились соблазнительные очертания грудей. У Стефана перехватило дыхание, и он поспешно отвел глаза.
Вплоть до этого момента он, глядя на Софью, мог думать только о кинжале, прижимавшемся к ее нежному горлу. Ужасная картина. Казалось, сердце уже никогда не оправится после такого.
И вот…
И вот теперь перед глазами вставали другие картины… волнующие… восхитительные…
— Мать не сказала, о чем писала герцогине, а я, откровенно говоря, не настаивала, — призналась Софья. — Есть тайны, о которых лучше не знать.
Некоторое время он пристально всматривался в ее бледные черты, потом с неохотой кивнул. На пути к трону Александру Павловичу пришлось принести немало жертв. Были и скандалы.
— Да, пожалуй, вы правы. — Стефан помолчал, раздумывая о возможных неприятных последствиях попадания писем в нехорошие руки. — И все-таки я не совсем понимаю.
— Почему?
— Письма лежали в тайнике много лет. Я даже не догадывался об их существовании. Почему ваша мать вдруг вспомнила о них? Зачем они понадобились ей так срочно?
Наблюдая за игрой чувств на прекрасном лице, он понимал, как трудно ей сказать правду. И все-таки она призналась:
— Ее стали шантажировать.
— Господи…
— Для меня это тоже стало неприятным откровением, — вздохнула Софья.
— Да-да, — пробормотал Стефан, отходя к окну. Думать о чем-то, видя перед собой полуобнаженную Софью, становилось все труднее. — Но какое отношение могут иметь письма моей матери к шантажу русской княгини?
— Некто сообщил моей матери, что у него есть эти письма и что он намерен передать их врагам Александра Павловича, если она не выкупит их за очень большие деньги.
— Этот некто — сэр Чарльз?
— Сначала к ней обратился какой-то русский, но теперь уже ясно, что за всем этим делом стоит именно сэр Чарльз.
— Шантажист утверждал, что письма у него?
— Да, но мама ему не поверила. Стефан нахмурился:
— Почему? Софья снова пожала плечами:
— Во-первых, он не предъявил их даже тогда, когда она отказалась платить. А во-вторых, не знал, что письма написаны с использованием секретного шифра.
Чтобы его мать, умная, элегантная, изысканная женщина, писала записки шифром… Нет, такого он даже не мог представить.
— Секретный шифр?
— Зная свою маму, могу предположить, что секретный шифр в ее понимании означает обратное написание слов или использование инициалов. Тем не менее человек, угрожавший передать письма врагам императора, ничего об этом не знал. Похоже, он вообще не знал ничего, кроме того, что она писала герцогине и передавала содержание частных разговоров с императором.
— И вы подозреваете, что за его спиной стоял сэр Чарльз?
Софья развела руками:
— А у вас есть предположение лучше?
Стефан снова прошелся по комнате. Вернулся к кровати. После смерти герцогини письма хранились в ее спальне. И сэр Чарльз — в чем не было ни малейших сомнений — никогда не появлялся в Мидоуленде.
Как же тогда этот мерзавец узнал о них?
— В том-то и дело, что нет.
— Наконец-то мы сошлись хотя бы в чем-то. Он мог бы привести еще несколько примеров того, в чем они могли бы сойтись. В чем они уже сходились, когда оставались одни.
— Кроме вашей матери, кто еще знал о существовании писем?
— По ее словам, никто, кроме герцогини.
— Тогда откуда же о них узнал сэр Чарльз? — проворчал Стефан.
— Может быть, ваша мать рассказала о них кому-то из своих знакомых.
Какая чушь! Его мать никогда не стала бы делиться с посторонними чужими секретами.
— Не могу представить, чтобы моя мать рассказала кому-то о таких вещах, как откровения подруги. И уж тем более кому-то, кто мог бы передать эти сведения такому человеку, как сэр Чарльз.
Стефан насупился, и Софья поняла, что своим предположением оскорбила его сыновние чувства.
— Тогда… может быть, кто-то увидел эти письма в ее сейфе и рассказал о них сэру Чарльзу.
— О сейфе не знал никто и… — начал Стефан и вдруг остановился и даже присел на край кровати. В памяти шевельнулось что-то… что-то связанное с письмами… — Боже мой…
— Что?
— Говард Саммервиль. — В его устах это имя прозвучало проклятием. Во многих отношениях так оно и было. Это жалкое, безвольное создание было позором рода Саммервилей. — Мой кузен. Несколько раз я ловил его за тем, что он пытался вынести что-то из поместья. В последний раз он рылся в сейфе моей матери. Я избил его до полусмерти, но…
Софья медленно кивнула — признание герцога не стало для нее каким-то откровением.
— Он мог связаться с человеком наподобие сэра Чарльза?
Стефан презрительно фыркнул:
— Говард связался бы с самим Вельзевулом, если бы рассчитывал заработать на этом хотя бы пару гиней.
Она нахмурилась, пытаясь представить человека, подходящего под столь нелестное описание.
— Что ж, в таком случае вот вам и объяснение того, как сэр Чарльз узнал о письмах.
— Но почему он ждал так долго? Почему не обратился к княгине сразу же? Насколько мне известно, сэр Чарльз покинул Лондон несколько лет назад.
— Он упомянул о том, что его нынешний образ жизни требует больших расходов. Какой это образ жизни, не хочется даже думать. — Софья поежилась. — Думаю, у него большие долги.
