Лаура Паркер - Жар твоих объятий (Отвергнутая)
Когда Филаделфия дошла до огромного вестибюля отеля с мраморным полом в красно-белую клетку, она поняла, что не знает, куда ей идти дальше. Она остановилась, посмотрела направо и увидела четыре лестницы орехового дерева, ведущие в другие крылья и на другие этажи огромного отеля. За лестницами располагались маленькие персональные столовые. Справа она увидела общую столовую, где они с Эдуардо обычно обедали, но сейчас было не обеденное время, да и есть ей не хотелось. Ей нужны были свежий воздух, солнце, деятельность.
— Я к вашим услугам, мадам.
Филаделфия повернулась к человеку, который предложил ей свои услуги. У нее создалось впечатление, что она заглянула в лицо смерти. Глубоко посаженные глаза мужчины были прозрачными, почти бесцветными, и в них, как в разбитом зеркале, преломлялся свет. Филаделфия кожей ощутила исходившую от него опасность. Лицо незнакомца было жестким, если судить по лбу и челюсти, и откровенно сексуальным, если посмотреть на его рот.
Он улыбнулся, и она поняла, что он прочитал ее мысли так же легко, как если бы она их высказала вслух.
— Позвольте.
— Нет! — закричала она, отшатнувшись. — Я жду человека. Моего мужа.
Прозрачные глаза оглядели ее, и она каждой клеточкой тела почувствовала свою незначительность.
— Передайте вашему мужу мое восхищение и зависть. Его насмешливый тон заставил ее усомниться в искренности его слов, но она не могла понять причину такой открытой враждебности к ней.
— Прошу меня извинить, — сказала Филаделфия и повернулась, чтобы уйти, но он крепко и бесцеремонно схватил ее за локоть.
— Вы не похожи на проститутку. Кто вы такая? Вопрос был задан так тихо, что их никто не слышал, хотя на них уже стали бросать любопытные взгляды.
— Я синьора Милаззо, — ответила Филаделфия, уже начиная пугаться. — О, вон идет мой муж, — солгала она от страха. Повернувшись, она помахала рукой невидимому мужу. — Я здесь! — закричала она и почувствовала, что ее локоть выпустили. Когда она снова повернулась к мужчине, то его и след простыл. Она внимательно оглядела вестибюль, но незнакомец словно сквозь землю провалился, что показалось ей странным, так как он был высокого роста и одет во все черное. Ушел. Испарился.
Хотя в вестибюле было тепло, солнечно и полно народу, Филаделфия почувствовала, что вся дрожит. Он был как кошмарный сон средь бела дня. Она быстро прошла к выходу и оказалась на популярной у гостей веранде. Полуденное солнце ударило ей в глаза, согрело похолодевшее лицо, и она спрятала в кружевах все еще дрожавшие руки.
Мужчина предположил, что она проститутка. Почему он вдруг подумал, что она принадлежит к этому сорту женщин? Она одета хорошо и с большим вкусом. Он, должно быть, сумасшедший, не иначе. Только сумасшедший может пристать к женщине на виду у всех и задать ей неприличный вопрос.
Однако Филаделфия не могла отделаться от впечатления, что он знал, к кому обратился. Взгляд его глаз был такой холодно-презрительный. В нем сквозила неприкрытая злоба и, возможно, раздражение. Он смотрел на нее как на досадную помеху, от которой надо поскорее отделаться. Если бы она была насекомым, то он просто бы прихлопнул ее ладонью.
Она поискала глазами свободное плетеное кресло и села. Колени у нее дрожали, и она чувствовала себя такой же больной, как и персонаж, роль которого она играла. Как только она придет в себя и нервы немного успокоятся, то сразу же вернется в номер.
— Миссис Милаззо! Миссис Милаззо!
Филаделфия повернула голову на звук голоса и заметила приближавшуюся к ней пару средних лет. Она увидела их дружелюбные взгляды и резко встала.
— Миссис Бичем, если не ошибаюсь? И мистер Бичем. — Она протянула руку пожилой женщине. — Вы напугали меня.
— Я это вижу, дорогая, — ответила миссис Бичем и бросила на супруга красноречивый взгляд. — Вы здесь без мужа?
Филаделфия улыбнулась.
— Без мужа, но мне так надоело одной сидеть в комнате, что я решила немного проветриться. — Она посмотрела на вереницу экипажей, проезжавших по обсаженной деревьями авеню. — Увы, я не знала, куда мне пойти, поэтому решила посидеть на веранде. Здесь так много народу и так шумно.
— Это раздражает, если вы к такому не привыкли, — сказал мистер Бичем и указал Филаделфии на кресло. — Садитесь, моя дорогая. Ваш муж очень беспокоится о вашем здоровье. Он будет возмущен, если мы утомим вас.
— Я чувствую себя прекрасно, — ответила Филаделфия, — но сяду, если вы присоединитесь ко мне.
— Мы будем только рады, да, Мей?
— Конечно, дорогой.
Мистер Бичем ушел на поиски свободного кресла, а дамы сели и начали болтать. Вернувшись несколько минут спустя в сопровождении чернокожего боя, несшего за ним плетеное кресло, он увидел, что дамы увлечены разговором. Следующие три четверти часа он сидел, курил свою любимую сигару и наблюдал за проходившей мимо публикой.
Кое-что из рассказа миссис Милаззо привлекло его внимание: он, в частности, узнал, что она посещала английскую частную школу для девочек, и это объясняло тот факт, что у нее акцент гораздо меньше, чем у ее мужа. Она также сказала, что ее мать была итальянкой, а отец англичанином и что она встретила мужа в Италии, где ее отец работал по линии министерства иностранных дел. Мистер Бичем нахмурился, когда услышал, с какой любовью она говорит о своем муже. Будучи замужем всего три месяца, она пока ни в чем не могла обвинить этого молодого негодяя.
— Все еще впереди, — пробормотал он себе под нос. Она была такой хорошенькой, что ему невольно подумалось о том, все ли в порядке у нее с головой. Чем еще можно объяснить, что она не находит ничего плохого в том, что он изо дня в день оставляет ее одну, в то время как сам ведет развеселую жизнь, — которой мог бы позавидовать любой холостяк? Он слышал разные слухи. Если кому-то хочется знать, что происходит на курорте, то ему достаточно посидеть на веранде отеля. Умная она или нет, но это позор, что она не может посещать те места, где бывает общество. И чем больше мистер Бичем смотрел на нее, тем сильнее убеждался, что она самое хорошенькое на земле существо из тех, кого ему довелось видеть.
— Я надеюсь, что вы с мужем придете в оперу сегодня вечером, — сказал он, когда дамы решили перевести дыхание.
Филаделфия одарила его такой улыбкой, что ему захотелось, чтобы и его старшая дочь улыбалась точно так же.
— Я очень на это надеюсь, мистер Бичем, но муж мне пока не дал своего разрешения.
Мистер Бичем чуть не присвистнул.
— Мы говорили с ним об этом меньше двух часов назад. Я сказал ему, что из нас четверых выйдет хорошая компания. — Он взглянул на жену.
— О да, — сказала миссис Бичем. — Давайте пообедаем в таверне. Вы были там когда-нибудь?
