Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения
Голос замер, и Сайленс уставилась на стол.
Геро разлила чай, положила полную ложку сахара в чашку и поставила чашку перед миссис Холлингбрук.
— Сколько времени для этого нужно, как вы думаете? — еле слышно спросила миссис Холлингбрук.
— Простите? — не поняла Геро.
Несчастная женщина подняла на нее тоскливые глаза.
— Чтобы труп превратился в море во что-то еще. Я всегда утешала себя мыслью, что в конце жизни мы превращаемся в пыль, прах… когда нас хоронят в землю. Пыль — это хорошо. Пыль дает рост траве, чтобы овцы и коровы могли кормиться. Кладбище — это очень спокойное место. Но море… Оно такое холодное. И там одиноко. Очень одиноко.
Геро не знала, что сказать.
— Капитану Холлингбруку нравилось плавать?
— О да. — Миссис Холлингбрук, кажется, удивилась. — Он говорил о море, даже когда бывал дома. Он всегда хотел стать моряком.
— Тогда, наверное, море не представлялось ему таким, каким его видите вы, — не совсем уверенно сказала Геро. — Я, конечно, не осмелюсь утверждать, что много знаю о нем, но он ведь мог по-другому думать о море, правда?
Миссис Холлингбрук заморгала.
— Может, и так. Да. — Она взяла в обе ладони горячую чашку и осторожно сделала глоток.
Геро тоже выпила из своей чашки. Хотя чай и не был такого отменного вкуса, к которому она привыкла, зато оказался крепким и горячим.
— Простите меня, — вдруг заволновалась миссис Холлингбрук. — Мне следовало… Почему вы сегодня приехали?
Геро подумала о той новости, которой хотела поделиться с миссис Холлингбрук — о новом архитекторе.
— У меня нет никаких важных дел.
Миссис Холлингбрук задумчиво сдвинула брови.
— Просто я…
— Да? — мягко произнесла Геро.
— Я… мне не следует говорить вам такие вещи. Это мои заботы.
— Но я хотела бы разделить их с вами, — сказала Геро. — Если только вы не против.
— Да, я не против. Мне стало бы легче. — Миссис Холлингбрук вздохнула и быстро произнесла: — Просто когда Уильям в последний раз уходил в море, наши отношения уже не были такими, как раньше.
Геро вспомнила слухи, которые прошлой зимой ходили об этой женщине. Кое-кто с удовольствием донес их до Геро. Судачили, будто миссис Холлингбрук согрешила с человеком по имени Микки О’Коннор. Тогда Геро не придала этому значения. Она доверяла и Темперанс, и Уинтеру Мейкпису, а если они сочли свою сестру подходящей кандидатурой для управления приютом, то Геро не могла не согласиться с этим мнением.
Геро имела дела с миссис Холлингбрук все лето и всю осень, и за это время у нее не возникло причин сомневаться в ней. Она не знала, правдивы ли те слухи, или миссис Холлингбрук все же запятнала свою репутацию. Но ведь и сама она больше не имеет морального права судить других согрешивших женщин. А даже если бы и имела такое право, то все равно в глубине души чувствовала: миссис Холлингбрук — хорошая женщина. Женщина, которая заслуживает эпитета «добропорядочная».
— Простите, — сказала Геро, не зная, что еще сказать.
Но миссис Холлингбрук не требовалось ее красноречие.
— Мне бы так хотелось еще хоть раз с ним поговорить. Сказать ему… — Голос у нее прервался, Сайленс замотала головой, прежде чем смогла продолжить, прерывисто дыша: — Я бы хотела, чтобы мы расстались не так холодно.
Геро, поколебавшись, протянула ей руку. Она не очень-то хорошо знала миссис Холлингбрук, но горе никого не щадит.
Миссис Холлингбрук судорожно схватила руку Геро.
— Это эгоистично, я знаю, но не могу отделаться от мысли, что все кончено.
— Что кончено? — Мягко спросила Геро.
Миссис Холлингбрук покачала головой, и слезы потекли у нее по щекам.
— Моя жизнь, все, что я… что, я думала, у меня есть. Это была моя любовь, мой брак. Я плохо это объясняю. — Сайленс прикрыла глаза. — Любовь — счастье — не так уж часто встречаются. Некоторые люди за всю свою жизнь этого не находят. У меня это было. А теперь ушло. — Она открыла глаза и уставилась в пустоту. — Я не думаю, что такая любовь бывает в жизни дважды. Она закончилась. Мне придется теперь жить без нее.
Геро опустила лицо, слезы наполнили ей глаза. Любовь встречается не часто. Она понимала это умом, но здесь перед ней сидела женщина, у которой была любовь и которая ее потеряла. Геро охватило внезапное, паническое желание увидеть Гриффина. Она должна предупредить его о том, что Максимус знает о его винокурне. Должна коснуться его руки, увериться, что он жив и здоров. Должна услышать его дыхание. Эта тяга — любовь? Или лукавая отговорка?
— Простите меня, — сказала миссис Холлингбрук. — Я обычно не такая плаксивая.
— Не извиняйтесь, — ответила Геро. — Вы пережили огромное потрясение. Было бы странно, если бы вы не горевали.
Миссис Холлингбрук печально кивнула.
Геро посидела с ней еще несколько минут, молча допивая чай. Однако необходимость увидеть Гриффина заставила ее извиниться и быстро уйти.
Поездка обратно в Уэст-Энд получилась утомительной. Геро не могла освободиться от самых абсурдных видений: Гриффина приволокли к магистрату, осудили и унизили, и самое ужасное — его безжизненное тело раскачивается на виселице.
К тому моменту, когда она поднялась по ступеням его городского дома, эти домыслы довели ее почти до истерики.
Дверь открыл сам Гриффин. Судя по всему, слуг у него немного. Он сердито посмотрел на нее. Небритый, рубашка расстегнута, волосы встрепаны, под глазами синяки.
— Что вы здесь делаете? — пробурчал он.
Какое облегчение! Он жив, пусть и зол. Правда, это не помешало Геро тоже рассердиться.
— Вы позволите мне войти?
Он пожал плечами и весьма нелюбезно отодвинулся в сторону.
Геро тем не менее вошла и проследовала за ним в библиотеку. В прошлый раз, когда она приходила сюда, их перепалка была такой моментальной и жаркой, что у нее не нашлось времени обратить внимание на обстановку дома.
Теперь же она увидела, что мебель в библиотеке дорогая, хотя кругом царил беспорядок. На глобус искусной работы был накинут жилет. Несколько небольших картин — по виду очень старых — с изображениями святых висели на стене, но с них давно не смахивали пыль, а две картины просто перекосились. Книжные полки ломились от книг, втиснутых как попало. Она заметила большой атлас, историю Рима, естественную историю, томик греческой поэзии и последнее издание «Путешествий Гулливера».
— Вы пришли, чтобы раскритиковать мой читательский вкус, миледи? — наливая себе бренди, осведомился он.
— Вы знаете, что это не так. — Геро повернулась и посмотрела на него. — Я начала читать Фукидида, но делаю это очень медленно. Боюсь, я немного забыла греческий.
