Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения
Гриффин не сразу понял, зачем Ник это ему говорит.
— Ты хочешь пасти овец?
— Нет. — Ник, кажется, обиделся. — Но шерсть… Тут можно заработать денег.
— Каким образом?
— У вас там, на севере, ведь есть овцы? Вы раньше говорили, что земля не плодородная и большого урожая с нее не соберешь, а для корма животным очень даже подойдет.
— Это так, — медленно произнес Гриффин. Удивительно, что подобные мысли пришли Нику в голову.
А Ник продолжал своим скрипучим голосом:
— Вы отсылаете шерсть в Лондон, ее там прядут и ткут. У меня до сих пор остались отцовские приятели — ткачи. Можно открыть магазин. Я мог бы присматривать за делами.
— Хочешь стать ткачом?
— Это честное занятие, — с достоинством и долей обиды произнес Ник. — И оно обеспечит нас деньгами.
Гриффин сдвинул брови:
— Кто будет прясть шерсть?
— Дети или женщины. — Ник пожал своими огромными плечами.
Гриффин хмыкнул. Спрос на шерстяную ткань постоянно возрастал. Что касается детей, то этот источник рабочей силы всегда под рукой.
Ник стукнул себя по колену.
— Совсем забыл — в лавочке на углу продают очень вкусное заливное из угрей. Вчера как раз попробовал. Объеденье. Мигом слетаю и принесу вам порцию.
Гриффин не успел отказаться, как Ник развернулся, и его и след простыл. Гриффин вздохнул. Ник обожал угрей, а Гриффин не разделял этого пристрастия.
Но миска с этим угощением — последняя из его неприятностей. Достаточно подумать о Викарии и о Геро.
Гриффин вышел во двор, чтобы там подождать своего малопривлекательного завтрака. Всходило солнце, небо над головой посветлело и становилось жемчужно-серым. Ник уже думает о том, чем они могли бы заняться вместо перегонки джина. Чему Гриффин всегда доверял, так это деловой хватке Ника. Если Ник считает, что они заработают деньги на овцах… Что ж, надо подумать.
Тихий утренний воздух прорезал громкий выстрел.
Гриффин кинулся к воротам и, только когда распахнул их, понял, что он без оружия. Если это ловушка, чтобы выманить его… Но узкий переулок был пуст.
— Ник? Где ты?
Он уже хотел уйти, как услыхал стон.
Ник лежал всего в футе от входа во двор винокурни.
Выругавшись, Гриффин наклонился и увидел, как по булыжникам растекается кровь вперемешку с желе и угрями. Ник пытался встать, но ноги его не держали.
— Вся еда расплескалась, — прохрипел Ник. — Вот мерзавцы.
— Да забудь ты про этих чертовых угрей! — закричал Гриффин. — Куда тебя ранили?
Ник посмотрел наверх, и тут как раз взошло солнце, осветив каждую бороздку на его уродливом лице. Глаза скосились, а рот безвольно приоткрылся. Гриффин вдруг понял, что не может дышать.
— Самые вкусные угри в Сент-Джайлзе, — прошептал Ник.
— Черт тебя подери, Ник Барнс, — сквозь зубы прошипел Гриффин. — Не вздумай умереть.
Он схватил Ника за руку, поднял и перебросил себе через плечо. Шатаясь под его весом — а Ник был тяжел как лошадь, — Гриффин вошел во двор винокурни. Опустив Ника на холодные булыжники, он запер ворота и заорал:
— Принесите тряпки! — Кровь была везде: на штанах Ника, на одежде Гриффина. Гриффин держал голову Ника в руках. — Ник!
Ник открыл глаза и ласково улыбнулся ему:
— Они меня поджидали. Люди Викария. Эти проклятые угри…
Глаза Ника закрылись, и сколько бы Гриффин ни ругался, глаз его друг больше не открыл.
Геро еще раз постучала в дверь приюта. Она чуть отступила назад и посмотрела на окна верхнего этажа. В чем дело? Все окна были закрыты.
— Наверное, никого нет, миледи, — предположил лакей Джордж.
Геро нахмурилась:
— В доме всегда кто-то есть — здесь живут дети.
Она вздохнула и с беспокойством оглядела улицу, почти ожидая увидеть Гриффина, который обнаружит, что она приехала в Сент-Джайлз одна, без него. Он, кажется, обладает необъяснимой способностью знать, когда она собирается поехать в Сент-Джайлз. Но тем не менее сегодня его не было видно.
Дверь отворилась, и Геро с облегчением повернулась, увидев маленькую понурую фигурку в дверях.
— Мэри Ивнинг, что случилось?
Девочка нагнула голову и шире раскрыла дверь, пропуская Геро в дом. Геро велела Джорджу подождать снаружи. Она переступила через порог и была поражена тишиной. Вместо того чтобы пригласить ее в гостиную, Мэри Ивнинг провела ее на кухню и выбежала вон, оставив Геро одну.
Геро обвела глазами комнату. На плите грелся чайник, чистые тарелки были сложены для просушки рядом на полке буфета — обычная картина после обеда. Геро подошла к застекленному шкафчику, открыла дверцу и обнаружила чай, муку, сахар и соль.
Из коридора донесся звук шагов. Вошла Сайленс Холлингбрук. В первый момент Геро не заметила никаких изменений в облике женщины. Потом поняла, что на ней вместо обычного коричневого или серого платья — черное.
Причина этому только одна.
— Простите, что заставила вас ждать, — отсутствующим голосом произнесла миссис Холлингбрук. — Не могу понять, почему Мэри Ивнинг провела вас на кухню.
— Вы в трауре, — произнесла Геро.
— Да. — Миссис Холлингбрук провела рукой по черной юбке. — Мистер Холлингбрук… мой муж…
Она вздохнула, подавив рыдание.
— Сядьте. — Геро торопливо выдвинула кухонную скамейку.
— Нет, простите, я просто… я…
— Садитесь. — Геро ласково тронула ее за плечо. — Пожалуйста.
Миссис Холлингбрук с потерянным видом опустилась на скамью.
— Когда вы узнали об этом? — Геро подошла к шкафчику и вынула жестянку с чаем. Коричневый глиняный заварочный чайник сушился вместе с остальной посудой. Она насыпала туда чайных листьев.
— Вчера. Я… Да, это было вчера, — пробормотала миссис Холлингбрук, словно не веря собственным словам. — А кажется, будто случилось так давно.
Геро подошла к плите, взяла полотенце и, подхватив большой чайник, налила кипящую воду в заварочный. Заструился ароматный пар, и Геро закрыла крышку. Она приехала, чтобы сообщить миссис Холлингбрук о новом архитекторе и о том, что строительство приюта затягивается, но эти новости определенно могут подождать.
Геро поставила чайник на стол.
— Он пропал в море?
— Да. — Миссис Холлингбрук теребила складки на юбке. — Его корабль затонул. На борту был пятьдесят один человек, и все утонули.
— Я вам очень сочувствую. — Геро достала из буфета две чашки.
— Как печально, правда? — произнесла миссис Холлингбрук. — Пропали в море. Я помню эти строки из «Бури»:
Отец твой спит на дне морском,
Он тиною затянут,
И станет плоть его песком, кораллом кости станут.
Он не исчезнет, будет он
Лишь в дивной форме воплощен.[14]
Голос замер, и Сайленс уставилась на стол.
