Жюльетта Бенцони - Принцесса вандалов
Кардинал с большой твердостью, а главное с несравненным дипломатическим искусством отстаивал интересы Франции, не забывая посылать письма с отчетами королю и королеве. Переписка от этого времени осталась обширнейшая. Наконец договаривающиеся стороны согласились на том, что руки инфанты Марии Терезии и ее двоюродного брата Людовика XIV будут соединены. Решение принесло большое удовлетворение политикам по обе стороны Пиренеев, но праздновать победу было еще рано. Возникли серьезные препятствия: во-первых, юный король не желал жениться на инфанте, во-вторых, испанцы требовали, чтобы их верный союзник принц де Конде был бы не только прощен и помилован, но чтобы ему вернули все его имущество, права и привилегии. Обойти эти препятствия было невозможно, их необходимо было как-то устранить.
Мазарини сделал перерыв в переговорах и отправил короля, двор и всех, кто желал за ним последовать, в Шамбери под предлогом возможной женитьбы короля на сестре герцога Савойского. Передышка давала ему время для новых попыток повлиять на молодого короля. Вся беда была в том, что Людовик так яростно отказывался от женитьбы на Марии-Терезии, потому что был захвачен своей первой страстной любовью. Он безумно влюбился в одну из племянниц кардинала, прекрасную Марию Манчини, и клялся, что женится только на ней. Обсуждать свое решение он не желал.
Так же неуступчиво повел себя молодой король и по отношению к принцу де Конде. Отдавая должное его полководческому гению, Людовик был готов простить его и вернуть ему имущество, но не… Шантийи! Его Величество и сам полюбил чудесное имение. Как и его отец, Людовик XIII, он любил там охотиться. К тому же оно казалось ему идеальным местом, где он будет жить в мире и согласии с очаровательной Марией и растить многочисленных детей, которых она ему родит![27]
— Любопытно смотреть, как История опять все начинает сызнова, но как бы с другого конца, — заметила госпожа де Бриенн, которая часто приезжала к Изабель в Мелло. — На нашей памяти кардинал Ришелье принудил юного Людовика де Конде-Бурбона жениться на своей племяннице, потом его зять — принц де Конде — стал героем, которого обожала вся Франция. Теперь, наоборот, юный король Людовик XIV Бурбон принуждает кардинала Мазарини отдать ему в жены свою племянницу.
— И кто же в этом споре, по вашему мнению, возьмет верх? — поинтересовалась Изабель.
— Разумеется, победа будет не за любовью. Во-первых, Его Величество уже был страстно влюблен, и тоже в племянницу кардинала, но другую — Олимпию Манчини, которая стала графиней де Суассон. Во-вторых, Мазарини потратил слишком много сил, чтобы государственная машина вновь заработала без сбоев. Он не позволит двадцатилетнему мальчику растоптать каблуком кружево его дальновидных планов. Испания и Франция должны соединиться брачными узами.
Мнение госпожи де Бриенн оказалось совершенно справедливым. Но сначала Мазарини постарался уладить дело «бога войны». Он сумел внушить королю, что, будучи полновластным правителем, он может охотиться в Шантийи, сколько пожелает. Достаточно ему будет сообщить о своем желании поохотиться, как де Конде, его верный подданный, в чем он поклянется, преклонив колено, распахнет перед ним ворота и поблагодарит за честь, так как долгом принца отныне будет служить Его Величеству.
Дело было улажено, и принц де Конде покинул Брюссель, где находился уже семь лет, поступив на службу к испанскому королю. Он двинулся во Францию через земли Шампани. Двор, находившийся до этого времени в Савойе, переезжал теперь в Сен-Жан-де-Люз, и встреча с принцем де Конде должна была состояться в Экс-ан-Провансе. Если бы Изабель так и оставалась в Париже, принц непременно заехал бы туда. Но Изабель получила от него письмо, где он просил ее провести остаток года в Шатильоне.
После многочисленных судебных процессов Изабель перестала чувствовать себя в суровом замке хозяйкой и не слишком любила там бывать, предпочитая дорогой и любимый Мелло, который принадлежал ей и только ей. Но при мысли, что она вот-вот увидит того, кого не переставала любить, она чувствовала жар в сердце, хотя и спрашивала себя, приедет Конде один или со своей сестрой, которая подписывалась теперь «любящей кузиной».
Изабель бесконечно задавала себе вопросы, а принц де Конде не спешил. Он вновь наслаждался восторженными криками толпы, которая на них не скупилась, видя в нем по-прежнему «победителя при Рокруа», каким Конде остался для большей части населения Франции. Есть в истории образы, которым суждена долгая жизнь…
Принц уехал в декабре, и только восьмого января добрался до Куломье, где приложил немало усилий, чтобы наладить отношения супругов де Лонгвиль. Старый герцог не был рад приезду красавицы-супруги, но был вынужден почтительно ей поклониться, так как она явилась не кающейся грешницей, а почтенной ревнительницей веры и церкви, преданной всей душой небесным благам. Как можно было ей отказать, когда она предложила мужу, принять им вместе, держась за руки, святое причастие?
Успокоившись относительно судьбы сестры, Конде направил кортеж к Шатильону, предварительно отдав своим людям весьма строгие распоряжения. Герцогиня собиралась принимать их лично, и принцу не хотелось, чтобы она вспомнила, как недружественно он и его люди обходились с местными жителями после сражения при Блено.
Двенадцатого января они прибыли на место, люди де Конде рассеялись по городу, а он сам в сопровождении всего одного офицера направился в замок. На пороге Изабель приветствовала их глубоким реверансом, за которым последовало радостное восклицание.
— Франсуа!
Сестра узнала брата.
И вот она уже в его объятиях, смеясь и плача от радости, что видит его живым. А она-то не спала ночей, представляя, как он сидит в темнице и ждет суда, который непременно вынесет ему смертный приговор!
— О, монсеньор! Какую радость вы мне подарили! Как же вам это удалось?
— Если бы я знал, что ты украдешь у меня встречу, на какую я вправе был рассчитывать, я оставил бы тебя при дворе, — ворчливо произнес принц. — А теперь пусти меня на его место! — обратился он к Изабель.
— Простите меня, монсеньор, но я так боялась, что больше его не увижу! Вы сотворили настоящее чудо!
— Никакого чуда! Или вы могли подумать, что, оговаривая условия моего возвращения, я могу позабыть о судьбе моего лучшего офицера? Честно говоря, мне не пришлось особенно трудиться. Он стал пленником де Тюренна, который был когда-то его командиром и знает ему цену. Он вернул мне его даже без моей просьбы.
— Маршал по-настоящему храбрый и достойный человек, — со вздохом сказала Изабель. — Я непременно поблагодарю его.
