Лаура Паркер - Тень луны
Она проворно села в постели, простыня соскользнула ей на поясницу. Комната была залита солнечным светом.
Потом она услышала шаги. Нахмурившись, она глянула в сторону камина. Звук, похоже, исходил оттуда, но она оказалась неподготовленной, когда панель в стене рядом с камином, размером с дверь, без всякого шума открылась. Она безуспешно попыталась прикрыть простыней свою наготу, но было уже поздно, ночной незнакомец вошел в спальню, прикрыв за собой потайную дверь. Он нес поднос с завтраком, который поставил на ночной столик, и только после этого обернулся к ней.
Лицо, которое она увидела, принадлежало Адриану Лингейту, но когда он заговорил, то услышала деревенскую речь Джоша Тревелина.
— Ты замерзла, Джилли? Я могу зажечь камин.
Она не могла придумать, что сказать, даже если бы сумела справиться со своим голосом. Потайная дверь. Секретный проход. Вот как он приходил и уходил все эти недели, а она не понимала, как это происходит.
Он прошел к ее шкафу и достал оттуда пеструю шаль, вернулся к кровати и набросил эту шаль ей на плечи.
— Вы теперь должны больше следить за собой, миледи. Теперь вас двое. Вам не следует простужаться.
Голос ее ночного гостя. Она откинулась на подушки. Он, как хамелеон, все время изменяется на ее глазах.
— Кто вы? — спросила она тихо, испытывая смятение.
Он дотянулся до чайника, налил ей чашку чая, добавил туда сливки и сахар.
— Выпейте, миледи. Я, конечно, не миссис Мид, но чай готовлю приличный.
Она взяла чашку, потому что это казалось легче, чем вступать с ним в спор. Когда она немного выпила, он взял у нее из рук чашку и поставил на столик, потом сел на кровать рядом с ней.
— Мое подлинное имя, — сказал он, — Адриан Джошуа Лингейт, третий сын графа Бликлоу. Это звучит отвратительно, и так оно и есть. Однако такая дама, как вы, выросшая среди вересковых пустошей, может оценить дикую привлекательность Дербишира.
Она отвела глаза, потому что не могла ни о чем думать, когда смотрела на него.
— Почему вы сменили имя?
— Как я уже говорил, я третий сын. Кроме звания "благородный", мой отец ничего не мог оставить мне. Тобиаш унаследует титул. Кристофер станет политиком.
— Чем вы занимались?
— Как обычно. Поступил в колледж и оставался там, пока меня не выгнали. Пропил маленькое наследство, доставшееся мне от матери, слишком увлекался азартными играми и попал в долговую тюрьму. Отец не хотел иметь со мной ничего общего и публично объявил меня недостойным. Я был приговорен к заключению в работном доме.
Его откровения поразили ее.
— И что же вы там делали?
— Научился драться и воровать, это очень полезные знания.
— Но каким образом младший сын графа, приговоренный к работному дому, стал садовником в Блад Холле?
— Работный дом — это примечательное место. Нигде больше вы не встретите людей с такими способностями и достоинствами. Там есть фермеры, потерявшие землю, которую их предки обрабатывали в течение поколений; люди, арестованные за долг, не превышающий стоимости вашего завтрака; достаточное количество художников, писателей и поэтов, чтобы заполнить целый университет. Ну и, конечно, обычное сборище карманных воришек, грабителей, шлюх, джентльменов, переживающих тяжелые времена… — Он обернулся к ней. — Знаете, что я понял? Люди по большей части оказываются бедными в силу обстоятельств… к выгоде знатных людей, вроде вас и меня…
— Это несправедливо и не совсем истинно.
— Однако я повторял это и многое другое снова и снова каждому, кто готов был слушать. — Он улыбнулся ей. — Это была непривычная речь, особенно в устах сына графа, хотя бы и младшего. Многие так считали. К тому времени, когда я усовершенствовал эту речь, меня вытащили из долговой тюрьмы люди, которые во мне нуждались.
— Нуждались в вас?
— Да, чтобы я произносил эту речь за стенами тюрьмы. Меня выпускали перед любым сборищем простых мужчин и женщин, готовых услышать, как "графский сын" отстаивает для них их дело. Я заработал немного денег.
— И тогда вы примкнули к чартистам?
— Нет. — Он уставился в противоположную стену. — Вскоре мне это надоело. Мне исполнилось двадцать два года. Я отправился в Париж. Я хотел бродить по улицам, по которым ходили Вольтер и Руссо. Не смейтесь. Я был ужасно серьезен. Бороться против тирании! Против религиозных догм! Против лицемерия морали! Таковы были мои убеждения.
Она удивлялась, почему он рассказывает ей все это, что не имеет отношения к настоящему моменту.
— А на что вы жили?
Он хмыкнул:
— Революционный оратор безбедно может прожить в этом столетии. Молодой красивый иностранец, джентльмен с манерами знатного человека, может жить даже лучше.
Она хотела спросить его, жил ли он этой лучшей жизнью с женщинами, но воздержалась; посмотрела на его профиль и подумала, что никогда не видела такого великолепного мужчины.
— И что же заставило вас вернуться в Англию?
— Я соскучился по дому, и мне захотелось способствовать моими речами созданию новой партии, которая сможет поднять людей на борьбу за повышение заработной платы. — Он обернулся к ней, черты его лица отражали ту серьезность, с которой он говорил. — Я понял, что фабрики, заводы, шахты могут создать новые возможности для масс, если они будут правильно организованы.
— Так вы революционер! — воскликнула она в некотором смятении.
Он сжал ее руку, но это ее не успокоило.
— Есть люди, которые предпочитают спокойным социальным реформам кровавую революцию, какую пережила Франция пятьдесят лет назад. Они проникли в чартистское движение, устраивают беспорядки. Человек, который завербовал меня, убедил в необходимости наблюдать за порядком в наших рядах. Поэтому, когда правительство послало меня в Девон, чтобы выследить смутьянов, я стал шахтером.
— И что случилось потом?
— О, я обнаружил этого человека и раскрыл заговор, но раньше, чем сумел схватить его на месте преступления, кто-то информировал его обо мне.
— Это вы писали Джеду Колеману?
— Я рассказал ему. Разговор о письме был уловкой, чтобы, если меня обнаружат, не скомпрометировать его.
— Джед знал, кто вы?
— Не удивляйтесь. Он хороший человек.
— Он заставил меня поверить что вы… что информатор… мертв!
Он улыбнулся ее возмущению:
— Это был только небольшой обман. Уиил решил подставить меня, он сказал кое-кому из своих людей, что это я пытался взорвать машины в шахте. Они избили меня и оставили умирать. А я сумел выбраться после наступления темноты наверх. Зная, что Блад Холл пуст, я пошел сюда. Это я ел ваш сыр и пил ваше вино. В конце концов, я считал, что заслужил какой-то отдых. Ведь это маркиз завербовал меня.
