Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Все-таки тебе следует с ним познакомиться, — настаивала я. — Странно, когда мой личный врач и один из ближайших друзей так упорно держит дистанцию.
— Мне нет нужды встречаться с Антонием, — возразил Олимпий. — Чтобы узнать о человеке больше, лучше присмотреться к нему незаметно, издалека.
— Ну и что ты узнал?
— В физическом отношении он просто образец мужчины. Действительно, похож на Геракла; часом, не утверждает, будто Геракл — его предок?
— Ты отвечаешь уклончиво, — заметила я. — Каков он с виду, ни для кого не секрет. Но раз уж ты такой наблюдательный и проницательный, поведай, что Антоний за человек.
— Я понимаю, почему ты находишь его привлекательным.
— Я тоже. Лучше скажи мне то, чего я не знаю.
— Не доверяй ему, — неожиданно выпалил Олимпий. — Он ненадежен.
Я удивилась, ибо ничего подобного не ожидала.
— В каком смысле?
— О, человек он, спору нет, хороший, — неохотно признал мой друг. — Честный, добрый. Но природа его такова, что… — Олимпий замялся. — Короче говоря, на самом деле его вовсе не манит удел властителя мира. Он не любит брать на себя ответственность и, когда это зависит от него, выбирает путь наименьшего сопротивления. А потому всегда попадает под влияние более сильной личности — той, что в данный момент рядом. Эта личность всегда будет подталкивать его в нужном направлении. Сейчас рядом с ним ты, и он находится под твоим влиянием. Но когда Антоний вернется в Рим, рядом с ним окажется Октавиан.
И снова я удивилась.
— Ты никогда не видел Октавиана. Как ты можешь говорить о его натуре и характере?
— Просто знаю, — упрямо заявил Олимпий.
— Может быть, мне придется послать тебя в Рим, чтобы ты присмотрелся к Октавиану поближе, — обронила я с деланной шутливостью.
Его замечания насчет Антония мне не понравились. Однако куда хуже было то, что мы оба по отдельности уловили нечто, касающееся истинной природы Октавиана — жестокой и непреклонной. Раньше я успокаивала себя тем, что мое впечатление объясняется личными счетами.
Наступил двадцать девятый день моего рождения, но праздновать его я не стала и даже не сообщила о нем Антонию. Он наверняка затеял бы по этому поводу грандиозное празднество, а меня ни к чему подобному не тянуло. Пиров в Тарсе хватило надолго.
Все торжество свелось к тому, что Мардиан подарил мне новый письменный прибор с печатями из аметиста, Цезарион решил позабавить меня и научил свою ящерицу возить миниатюрную тележку, а Олимпий притащил огромный флакон отборнейшего сильфиона из Киренаики, присовокупив к нему записку следующего содержания:
«Вот! Подарок, который действительно может тебе пригодиться».
Я так смутилась, что сразу же убрала его в сундук, с глаз долой. Право, если Олимпия так волнуют постельные вопросы, стоит жениться и озаботиться своей собственной постелью вместо чужих!
Однако если с моим днем рождения все прошло тихо, то свой, как я понимала, Антоний захочет отпраздновать со всей возможной пышностью. И я решила пригласить его и гостей в Гимнасион.
— Мы можем устроить в твою честь игры, — заявила я как-то вечером. — Правда, до очередных Птолемей еще три года, но разве это имеет значение?
Птолемеи — самые масштабные атлетические игры, не считая Олимпийских, включавшие в себя и конные гонки, и все виды состязаний, — проводились в Александрии каждые четыре года и сопровождались постановками в театре трагедий и комедий.
— Как же ты их назовешь — Антониями?
Он рассмеялся, но я сразу поняла, что идея его затронула.
— Я назову их Natalicia Nobilissimi Antoni, — сказала я. — Празднование дня рождения благороднейшего Антония.
Он поднял брови.
— Да ты, я смотрю, сильна в латыни.
Мне всегда нравилось удивлять его.
— Ну а поскольку тебе, конечно, придется принять участие во всех состязаниях, размах будет поменьше, чем на обычных играх. Ведь ты, кажется, не управляешь колесницей. И не можешь быть акробатом.
Я надеялась, что он не захочет выступить в роли колесничего, потому что организация гонок весьма дорого стоила.
— Нет, я не колесничий, — ответил Антоний. — И ты не забыла, сколько лет мне исполняется? Сорок два. Не уверен, что участие в состязаниях в моем возрасте — удачная идея. Вряд ли проигрыш будет для меня лучшим подарком.
— Вздор, — отмахнулась я. — Тебе предстоит состязаться с солдатами и командирами, а не с профессиональными бегунами и борцами. Иначе было бы нечестно.
Кроме того, я надеялась, что подготовка к состязаниям заставит его упорядочить образ жизни. Он слишком горд, чтобы выйти на палестру неподготовленным, а значит, придется тренироваться. Что пойдет ему на пользу, поскольку в последнее время Антоний допоздна засиживается за вином, а потом спит до полудня.
— Это будут атлетические игры на греческий манер, — предупредила я. — Никаких убийств, как вы, римляне, любите.
— Живешь среди греков, веди себя как грек, — пожал плечами Антоний. — Ваши обычаи более цивилизованные.
— Ты говоришь как новообращенный, — улыбнулась я. — Тебе бы еще воспринять наше греческое представление о гармоничной жизни.
В ответ Антоний рассмеялся.
— У греков мне по душе культ Диониса — культ излишества, радости жизни, свободы чувств…
— А как же культ Геракла, которому ты тоже склонен подражать? Не забудь, Геракл должен пребывать в наилучшей физической форме, дабы совершить все свои подвиги и стать богом. Геракл и Дионис — две стороны твоего «я», и тебе придется выступать в роли то одного, то другого.
— Я только этим и занимаюсь, — хмыкнул он. — Разве ты еще не заметила?
По правде говоря, воистину глубокий и искренний интерес Антоний испытывал к театру: он не только старался не пропустить ни одной пьесы, но и покровительствовал гильдии актеров. Актеры и актрисы состояли в его свите даже в Риме, он дружил с ними, и Цицерон использовал это как повод для осуждения. Однако в Александрии Антоний посещал не только театр: вместе со мной он бывал на публичных лекциях в Мусейоне. Я же принимала участие в его полуночных пирушках. Мы старались доставить друг другу удовольствие.
Четырнадцатое января, день Ludi et Natalicia Nobilissimi Antoni — игр и празднования дня рождения благороднейшего Антония — выдался ясным и безветренным. Меня удивляло, с каким энтузиазмом горожане восприняли это увеселение. Женщинам не терпелось поглазеть на набальзамированные маслом обнаженные мужские торсы, а многим мужчинам, в том числе и немолодым, вдруг захотелось скинуть с себя одежду и покрасоваться перед публикой. Принять участие в состязаниях пожелали и шестидесятипятилетний интендант из армии Антония, и чемпион Птолемеевых игр двадцатилетней давности. Остальные участники были нашими друзьями, что добавляло интереса к событию. Мы знали этих людей в совершенно ином качестве, а теперь они сняли туники и предстали перед нами в роли атлетов. Может быть, они давно тайно мечтали о таком?
