Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Антоний направился к нему, и Цезарион сказал:
— Добро пожаловать, мой родич Антоний.
Они и в самом деле приходились друг другу хоть и не близкими, лишь в четвертой степени, но родственниками. Это свойственно Цезариону — знать такие подробности.
— Благодарю тебя, мой царственный родич, — отозвался Антоний, преклонив перед ним колено, после чего вдруг запустил руку за пазуху своей туники. Стражи по обе стороны трона напряглись, сжав рукояти мечей.
— Вот, смотри, какую диковинную ящерицу я поймал в Тире, в своей резиденции! — промолвил Антоний, показывая мальчику пупырчатое зеленое существо с выпученными глазами. — Мне подумалось, что в Александрии таких нет, и я решил преподнести его вашему величеству.
Цезарион улыбнулся, подался вперед и принял подарок. При этом от меня не укрылось, что на лице Антония появилось нечто вроде удивления, но он тут же замаскировал его словами:
— Думаю, вы с ней подружитесь. Или с ним. Должен признаться, я не умею их различать.
Цезарион рассмеялся как обычный шестилетний мальчонка.
— Я тоже, — признался он. — Но я с этим разберусь.
— Конечно, разберешься, — согласился Антоний. — Я уверен, с ящерицами можно поладить, а никаких хлопот не будет.
После официальной церемонии встречи, взаимных представлений, приветственных речей, преподнесения даров, раздачи указаний о размещении свиты и личной охраны мы с Антонием наконец остались наедине в одном из отведенных ему дворцовых покоев. Апартаменты были достаточно просторны, чтобы служить и местом отдыха, и резиденцией. Он мог заниматься здесь теми делами, что неизбежно следуют за ним по пятам даже на край света. Правда, пока неотложные заботы его не догнали, и по окончании обеда он был свободен. Небосклон еще окрашивали последние отблески вечерней зари, но во всех помещениях уже зажгли светильники.
— Я давно мечтал вернуться в Александрию, — сказал Антоний, выглядывая в окно.
— Почему же было так трудно тебя уговорить? — спросила я.
— Потому что Александрия — не просто город: это ты. И всем понятно, что я приехал не для того, чтобы побывать в Мусейоне или посетить маяк, но чтобы увидеть царицу.
— Это была шутка, — сказала я. — Мне тоже понятно, что это значит.
Потом я вспомнила его разговор с Цезарионом, а особенно мимолетно промелькнувшее на его лице удивленное выражение и спросила:
— Что ты думаешь о моем сыне?
Антоний покачал головой.
— Меня поразило сходство с Цезарем, особенно в движении. Вот уж не думал, что увижу Цезаря снова.
— Да. Меня это и радует, и навевает грустные воспоминания.
— Увидев его, никто не усомнится, что он сын Цезаря.
— Даже Октавиан? — спросила я.
— Особенно Октавиан, — ответил Антоний.
— Антоний, что мне делать? — вырвалось у меня. — Я не могу стоять и смотреть, как сына Цезаря оттесняют в сторону, пренебрегают им. Я знаю, что у него нет законного права претендовать на что-либо в Риме, но… ты видел его. Ты меня понимаешь.
— Понимаю. — Он помолчал. — Но правда сильна. Я знаю, что наступит день…
— Мы должны приблизить этот день! — страстно заявила я. — Разве ты не понимаешь, что у судьбы лишь один ключ от дверей удачи, а остальные — у решимости и воли? Судьба не высечена в камне, она переменчива. Она ждет. Мы должны показать ей, что намерены добиваться результата.
— Однако, — откликнулся он, несколько смущенный моим напором, — взламывать врата судьбы тоже не стоит. — Он помолчал. — Нам надо усвоить урок Цезаря: случай и коварство ничтожных людишек превозмогли и его гений, и его мощь.
Антоний взял мою руку и накрыл ее своими ладонями.
— Я сделаю все, что в моих силах, дабы Цезарион стал наследником Цезаря. Но сейчас он царь Египта и твой сын. Не такой уж плохой удел.
Я улыбнулась, сознавая, что по большому счету Антоний прав. Да и какая мать пожелает, чтобы ее дитя устремилось в бурные, опасные — зачастую смертельно опасные — воды римской политики? Египет гораздо спокойнее.
— Ты устал, — сказала я. — Мне не следовало беспокоить тебя политическими вопросами. Пойдем, — я потянула его за руку, — тебе нужно прилечь, поспать…
— С тобой, пожалуй, заснешь.
Он вовсе не выглядел усталым.
— Ну, не заснешь, так взбодришься.
С этими словами я провела его в свою спальню — еще недавно запретную территорию для любого мужчины, кроме Цезаря. Для Антония это был способ взбодриться после путешествия, а для меня — освободиться от прошлого.
Я заключила его в объятия, и мы упали на широкую кровать, радуясь все более тесной близости. Наши лица оказались на подушке одно напротив другого, и в его темных глазах я увидела собственное отражение — какой я была, какая я есть, какой буду. Мы стали друг для друга судьбой, но за то, чтобы наша общая судьба оказалась счастливой, следовало сражаться.
Впрочем, это относилось к будущему. В настоящем я позволила себе отдаться чистому наслаждению и в наивысший его миг подумала: тот, кто познал блаженство, уже прожил жизнь не зря. Даже самые скромные из моих подданных могут испытать его с той же остротой. В этом отношении боги милостивы к людям.
Александрия принадлежала ему: с первого же мгновения город и Антоний прониклись взаимной любовью. Людям нравилось, что он прибыл как частное лицо, как добрый гость, а не увешанный регалиями грозный предводитель могучих легионов, каким им запомнился Цезарь. Им полюбились его приветливые манеры, его греческое платье — Антоний охотно одевался по-гречески в неофициальной обстановке, чего никогда не позволил бы себе Цезарь, — его доступность и любознательность.
Восхищение было взаимным, ибо Антоний пленился городом настолько, что это почти пробуждало во мне ревность. Он махнул рукой на свои римские титулы и должности, отпустил охрану, спрятал тогу в сундук. На стол ему подавали египетские и греческие блюда, его часто видели в местных храмах, а то и вовсе просто гуляющим по улицам. Антоний вел себя совсем не как римлянин. Кажется, его действительно давно тянуло сюда. Что-то его натуре было созвучно Александрии, а ее дух, в свою очередь, находил отклик в его душе.
— К человеку, так легко принимающему чужую культуру, следует относиться с осторожностью, — кисло пробурчал Олимпий. — Это разрушительно для него.
Олимпий избегал Антония, видел его только издалека и отклонял все мои попытки познакомить их, утверждая, что у него много пациентов и нет времени.
— Все-таки тебе следует с ним познакомиться, — настаивала я. — Странно, когда мой личный врач и один из ближайших друзей так упорно держит дистанцию.
