Филиппа Грегори - Земля надежды
— Ты останешься здесь, тихо и спокойно, дома, с нами? — спросила она.
Но тяжесть в груди, давившая на сердце, подсказывала ей, что он не останется.
— Как я могу остаться? — спросил он ее. — Люди знают, кто я. Они спросят, кому я служу. Я не отрекусь от него — я не Иуда. А он пошлет за мной.
Джон кивнул.
— Рано или поздно он заметит, что меня нет при дворе, и снова пошлет за мной.
— Что же нам тогда делать?
— Мы уедем в Виргинию, — с решимостью в голосе сказал Джон. — Мы все. Сядем на корабль, как только будет такой корабль. С собой возьмем все, что сможем унести, а остальное оставим. Оставим дом, сад и даже редкости. Выберемся из этой страны, и пусть она тут разваливается на части. Я не хочу это видеть. Меня здесь не будет. Я не могу этого вынести.
Эстер сидела очень тихо, пытаясь понять, что сильнее — отчаяние, сквозившее в его голосе, или ее любовь к нему и ее любовь к их дому.
— Не хочешь выпить эля? — спросила она.
Джон оторвал взгляд от огня, как будто только сейчас вспомнил, где он находится.
— Да, — сказал он. — А потом пойдем, ляжем в постель. Все эти долгие ночи я так хотел, чтобы ты оказалась в моей постели, Эстер. Я тосковал по тебе и думал о том, как ты здесь тоскуешь без меня. Я хотел тебя и проклинал мили, что пролегли между нами. А утром я увижусь с детьми, и мы скажем им, что уезжаем.
— Ты хотел меня? — спросила она совсем тихо.
Он протянул руку и повернул ее лицо к себе, ласково взяв одним пальцем под подбородок.
— Просто я знал, что ты здесь, и это помогало мне пережить одну долгую темную ночь за другой, — сказал он. — Я знал, что ты здесь, и что это значит, мне есть к кому возвращаться. Знал, что ты раскроешь передо мной свою постель и свои объятия. И какие бы темные дела ни творились вокруг, у меня есть место, которое я могу назвать своим домом.
Она могла бы податься вперед, она могла бы встать на колени перед мужем, сидящим в кресле. Он бы притянул ее к себе, посадил бы к себе на колени и поцеловал ее так, как никогда еще не целовал, они легли бы в постель, как он хотел сейчас и как она хотела с того самого момента, когда впервые увидела его.
Но Эстер собрала всю свою силу воли и решимость и заставила себя подождать. Она отодвинулась от него и села в свое кресло по другую сторону камина.
— А теперь подожди минуточку, — сказала она. — Не так быстро, муженек. Я не могу уехать отсюда.
Какое-то время он просто не слышал, что она только что сказала. Так остро бросились ему в глаза складки ее ночной рубашки, ее темные волосы, только наполовину прикрытые чепцом, игра отблесков огня на ее шее и обнаженное плечо, мелькнувшее в вырезе ночной рубашки.
— Что?
— Я не могу уехать отсюда, — твердо сказала она. — Мой дом здесь.
— Ты не понимаешь, — отрывисто сказал он. — Я принял решение. Я должен уехать. Я не могу оставаться здесь. Я буду разрываться между королем и парламентом. Парламент будет призывать меня рыть окопы и заниматься строевой подготовкой, чтобы защищаться. А король призовет меня ко двору. Я не могу предать их обоих одновременно. Я видеть не могу, как король собирается на войну, словно на бал-маскарад. Я не могу остаться в Англии и видеть его погибель!
— А я не могу уехать.
Она говорила так уверенно, как будто ничто и никогда не могло заставить ее изменить решение.
— Но ты ведь моя жена, — напомнил ей Джон.
Она наклонила голову.
— Ты должна беспрекословно подчиняться мне, — сказал он. — Я — твой господин перед лицом Господа.
— А король — твой господин, — мягко напомнила она. — И вся эта война именно из-за этого.
Он помедлил.
— Я думал, ты хочешь быть моей женой…
— Очень хочу. Я согласилась быть твоей женой, вырастить твоих детей и заботиться о редкостях, и о саде, и о Ковчеге. А как я смогу делать это все из Виргинии?
— Ты можешь заботиться обо мне и о детях.
Эстер покачала головой:
— Я не повезу туда детей. Ты сам знаешь, какая опасная там жизнь. Там и дикие индейцы, и голод, и страшные болезни. Я никогда не соглашусь подвергнуть детей опасности.
Она на секунду замолчала.
— И я не хочу уезжать отсюда.
— Но это мой дом, — напомнил ей Джон. — И тем не менее я готов все бросить.
— Это и мой дом.
Их взгляды столкнулись, как взгляды врагов. Джон вспомнил, какой она показалась ему в самый первый раз, когда он увидел ее, властную женщину с некрасивым лицом, без спросу поселившуюся в его доме.
— Эстер, я отправляюсь в Виргинию, — сказал он холодно. — Я желаю, чтобы ты и дети поехали со мной.
Ее прямой взгляд ни на секунду не дрогнул.
— Сожалею, — ровным голосом ответила она. — Я не могу этого сделать. Я отказываюсь подвергать детей опасности и не желаю покидать свой дом. Если ты уедешь, я буду присматривать здесь за всем до твоего возвращения. И с радостью встречу тебя, когда ты вернешься.
— Мой отец… — начал было он.
— Твой отец доверил мне заботу об этом доме и о детях, пока тебя не было, — сказала она. — Я пообещала ему, когда он лежал на смертном одре, что сберегу все в целости и сохранности — растения, редкости и детей. Я не покину этот дом, чтобы какой-нибудь бродячий отряд захватил его и порубил деревья на дрова. Я не оставлю каштановую аллею, чтобы они испортили ее. Я не оставлю сад, чтобы какие-нибудь бродяги могли украсть фрукты или сорвать цветы. Я не оставлю редкости валяться в сарае, не имея представления о том, когда я вернусь. И я не повезу детей Джейн в далекую страну, где, насколько мне известно, людям приходится бороться за выживание наперекор всему.
— Детей Джейн?! — закричал он. — Джейн была моей женой! Они — мои дети! Она для тебя никто! И дети тебе никто!
Джон увидел, что она дернулась, как будто он дал ей пощечину. Но это не поколебало ее стойкости.
— Ты не прав, — просто сказала она. — Долгое время я думала, что забочусь о детях Джейн, и старалась делать это так, как этого хотела бы она. Иногда я думаю, она смотрит на нас с небес и видит, как дети растут сильные и красивые, и тогда она счастлива за них. Но теперь они и мои дети, я исправно любила их все эти четыре года, и я не отпущу их из дома только потому, что ты решил оставить своего господина, оставить свою страну и свой дом.
— Я — не предатель! — сказал он, уязвленный.
Эстер смерила его долгим, откровенным взглядом.
— Ты и твой отец — королевские садовники, — сказала она. — Ты у него на службе.
— Но моя душа ему не принадлежит! — закричал Джон. — Я — его слуга, но не раб! Я могу уйти со службы. Я могу работать на себя, я могу уйти. Вот я и ушел.
Она кивнула.
